Екатерина Великая

Пятница 20 сентября была именинами Павла Петровича. Вечером при дворе состоялся ужин, на котором присутствовали великая княгиня и сэр Чарльз. Двадцать второго сэр Чарльз почувствовал себя плохо. Из-за сильнейшей головной боли он даже не смог прийти ко двору, как было принято по воскресеньям вечером. Недомогание длилось несколько дней. Его положение как британского посла становилось необыкновенно трудным, поскольку отношения между Россией и Англией ухудшились. Вот как сэр Чарльз объяснился в письме, которое он продиктовал для Екатерины:

«Как только в Лондоне станет известно, что Россия согласилась на Версальский договор [по которому ее союзники соглашались оказывать финансовую и военную помощь Австрии в войне против Пруссии/, моя страна будет смотреть на императрицу хуже, чем на врага — как на друга-изменника, который предал нас путем увиливаний, ложных уверений и оттяжек и который после ратификации договора [то есть англо-русского договора предыдущего года], гарантированной ее собственной подписью и Большой Печатью ее империи, истолковал его таким образом, что аннулировал всю обещанную поддержку»^{206}.

Тем не менее Екатерину подбадривало то, что двумя днями раньше она смогла переслать сэру Чарльзу копию письма, отправленного Бестужевым графу фон Брюлу, в котором Понятовский характеризовался как идеальный для Польши чрезвычайный посланник.

Пятнадцатого октября императрица снова заболела: у нее случились конвульсии, во время которых «кисти вывернулись назад, ноги и руки стали холодными как лед, а глаза невидящими»^{207}. После кровопускания она пришла в себя. На следующий день у нее было три приступа головокружения; она испугалась, что слепнет. Эти сведения Екатерина получила от своих внедренных шпионов: «Мой хирург, человек большого опыта и доброго нрава, ожидает апоплексического удара, который наверняка заберет ее»^{208}. Мнение сэра Чарльза было таково, что если императрица умрет сейчас, великие князь и княгиня будут спасены: «Все преклонятся, все падут ниц перед вами, и вы взойдете на трон с такой же легкостью, как я сажусь к столу поесть»^{209}.

В конце октября Август III назначил Станислава Понятовского чрезвычайным посланником при дворе Санкт-Петербурга; вскоре тот стал рыцарем Белого Орла. Но мать Понятовского, ярая католичка, которую Станислав глубоко почитал, была обеспокоена возвращением сына в Санкт-Петербург, к безнравственным и опасным адюльтерным отношениям. Станислав описал Екатерине устроенную ему сцену в духе характерной мелодрамы:

«Она пожала мне руку и ушла, оставив меня в самом ужасном и затруднительном положении, с каким я сталкивался в жизни. Я бился головой о стены, скорее вопя, чем рыдая. Я всю ночь не мог сомкнуть глаз и выглядел на следующий день как труп»^{210}.

Императрица продолжала срывать планы сэра Чарльза и Екатерины, оставаясь живой. «Позавчера [она] отправилась стрелять тетеревов, и ей стало так плохо, что ее отчаялись привести в сознание. Но она очнулась, и это к лучшему»^{211}. Сам сэр Чарльз в ноябре снова заболел, и из-за лихорадки и сильнейшей головной боли вынужден был диктовать письма, в том числе предназначенные Екатерине, своему секретарю. Он предостерегал ее против Бестужева, которого подозревал в желании избавиться в ближайшем будущем и от Понятовского, и от него самого. Тем временем Бестужев поздравил себя с завоеванием прочного расположения великой княгини, поскольку сумел вернуть ко двору Понятовского. Последнего поселили в доме напротив Казанского собора.