Екатерина Великая

Новости о состоянии здоровья императрицы разлетелись по всем дворам Европы, и британский посланник при дворе Фридриха Великого запросил у сэра Чарльза сведений об отношении великих князей к Пруссии. Екатерина дала ему ответ, в котором преуменьшила свою значимость во-первых, никак не связала себя с Пруссией во-вторых и озвучила свой основной принцип в иностранной политике в-третьих.

«Великий князь из-за своих военных наклонностей пруссак до самой своей смерти. Это заходит так далеко, что наносит вред, отражаясь в его характере. Почти бесполезно говорить о великой княгине, так как не предусмотрено, что она будет иметь большую власть. Но мы удовлетворим ваше любопытство: она никогда не посоветует ничего, что, по ее убеждению, плохо бы влияло на величие и интересы России»^{212}.

Сам сэр Чарльз — все еще нездоровый и неспособный потреблять твердую пищу — собирался просить отзыва, так как больше ничего не мог сделать для восстановления добрых отношений между Россией и Англией — по крайней мере до тех пор, пока не умрет императрица. Несмотря на то, что Екатерина передала ему, она страдала от сомнений по поводу своего будущего влияния; двадцать третьего ноября она писала: «Уверяю вас, я твердо намерена восстановить все то, что сейчас ликвидируется, если смерть не отберет у меня эту возможность»^{213}. Двумя днями позднее она пыталась приободрить сэра Чарльза, описывая, насколько тяжело болеет Елизавета:

«Императрица — и я намеренно говорю о ней с вами в манере, которая немножко успокоит вас — в жалком состоянии. Она выходила вчера вечером, как раз когда накрывали обед. Подошла к нам с великим князем и сказала: «Я хорошо себя чувствую, больше не кашляю и не задыхаюсь, но из-за сильных болей в животе не могу носить тесную одежду». Так как раньше она говорила об устрицах, я заметила: «Мадам, эти боли могут быть из-за переедания». «Нет, — ответила она, — они у меня уже целых полтора года и никогда не отпускают». Прошу заметить, что она не может произнести трех слов подряд, не закашлявшись и не задохнувшись, и если она не считает, что мы оба глухие и слепые, могла бы и не говорить, что жаловаться больше не на что. Так как это заставило меня улыбнуться, я описываю сценку вам. Она может позабавить того, у кого нет других радостей»^{214}.

Двадцать шестого ноября сэр Чарльз выразил надежду, что однажды Екатерина сделает Станислава Понятовского королем Польши. Он также сообщил ей, что Станислав очень низкого мнения о великом князе Петре: «Говорят, он каждый день напивается, и предсказывают, что он рано умрет». Однако сэр Чарльз, похоже, уважал великого князя, несмотря на то, что необыкновенно высоко ценил таланты Екатерины: «Доброта, которую Его императорское высочество всегда проявляет по отношению ко мне с момента моего прибытия к этому двору, вызывает вечную благодарность с моей стороны, и я всегда буду доказывать это ему при всех обстоятельствах»^{215}. Похоже, он не считал поддержку отношений жены великого князя с другими мужчинами неблагодарностью. Он также беспокоился о том, что может произойти с Понятовским по дороге в Россию, так как и Пруссия, и Франция стремились не допустить этого назначения «из боязни, что оно будет работать против их интересов. Сэр Чарльз советовал Екатерине, какой линии поведения держаться, когда (и если) Станислав благополучно прибудет: