Екатерина Великая

Но Екатерина не могла просто сидеть и ждать, когда что-либо случится. Она решила взять инициативу в свои руки и расспросить императрицу. Она написала по-русски осторожную просьбу, чтобы ее отослали домой к родственникам, раз уж она имела несчастье вызвать неудовольствие императрицы. Она готова была блефовать с императрицей, как сделала это раньше с Петром в вопросе об отцовстве дочери. Она подозревала, что идея ее высылки особенно понравится Шуваловым, но верила, что Елизавета вряд ли одобрит столь радикальный шаг — из страха, что любые изменения в ее плане наследования будут на руку сторонникам свергнутого Ивана VI. Елизавета одобрила идею разговора, хотя не торопилась назначить день и час — и из-за того, что вообще не любила назначать четкое время, и из-за того, что проводилось доскональное расследование поведения Екатерины. Великого князя информировали о предстоящей беседе, и он пообещал сделать все от него зависящее, чтобы гарантировать свое присутствие.

«Ожидая, когда состоится эта беседа, — писала Екатерина, — я спокойно оставалась в своих апартаментах. В глубине сердца я была убеждена, что если существует идея моей высылки или устрашения таким образом, шаги, которые я предприняла, расстроят планы Шуваловых; и, безусловно, она не будет одобрена императрицей, так как Елизавета вообще не склонна к решительным мерам»^{234}.

Екатерина также была убеждена, что единственным отрицательным моментом, который действительно может сработать против нее, является неудачный брак — «то, что я не считала ее августейшего племянника самым приятным из мужчин, так же как для него я не являлась самой лучшей из женщин»^{235}.

Проходили недели. Императрица не проявлялась. Екатерина попыталась применить другую тактику, чтобы преодолеть тупик. Одна из ее гофмейстерин была племянницей исповедника Елизаветы — в это время он был также исповедником Екатерины. Она предложила Екатерине пригласить его и попросить вступиться за нее. Оказалось, что священник симпатизирует Екатерине. Он помог назначить беседу на 13 апреля 1758 года.

Екатерина оделась и приготовилась к десяти часам вечера; потом прилегла на софу и уснула. Граф Александр Шувалов пришел за ней только в половине второго ночи. По пути через вестибюль она увидела, что великий князь тоже направляется в покои императрицы. Комната, в которой императрица приняла Екатерину, была длинной, с тремя окнами; там стояли два туалетных столика с разложенными на них золотыми украшениями императрицы, софа и несколько высоких ширм. Явно присутствовали только четыре человека — Елизавета, Петр, Александр Шувалов и сама Екатерина, — но Екатерина подозревала (и как оказалось, правильно), что за одной из ширм прятался Иван Шувалов. Как только Екатерина вошла, она упала на колени и, рыдая, стала умолять императрицу отослать ее назад к родственникам. Императрица казалась скорее печальной, чем рассерженной; она спросила, как же Екатерина хочет уехать — у нее же дети, на что великая княгиня ответила (оправдываясь), что ее дети в руках императрицы, и рук лучше быть не может. Елизавета велела Екатерине подняться.

Беседа длилась полтора часа, во время которых императрица ходила по комнате, обращаясь по очереди к Екатерине, Петру и Александру Шувалову — который также обсуждал ситуацию с Петром. Елизавета «слушала с особым вниманием, помимо воли одобряя мои уверенные и сбалансированные ответы на известные преувеличенные утверждения супруга, которые ясно как день показывали, что он хочет лишь убрать меня и поставить на мое место, если возможно, свою теперешнюю любовницу»^{236}.

Петр бушевал как слон в посудной лавке — а каждое слово и жест его жены были рассчитаны и достигали цели.