Екатерина Великая

«Это был разбитый маленький экипаж, сделанный, похоже, из стекла — вернее, из окон со всех сторон, как фонарик. Якобы инкогнито, я печально продвигался вперед, открытый всем взорам, в шесть утра, влекомый двумя лошадьми по глубокому песку, отчего казалось, что путешествие длится вечно. На некотором расстоянии от Петергофа я остановил экипаж, отослал его назад и прошел остальную часть пути пешком, завернувшись в плащ и глубоко натянув серую шляпу. Должно быть, я выглядел как разбойник, но я решил, что моя внешность привлечет все-таки меньше любопытных взглядов, чем такой экипаж. Вернувшись наконец в дом, где я жил с несколькими людьми из свиты принца Карла в маленьких, низких комнатках первого этажа с вечно открытыми окнами, я решил не входить через дверь из опасения кого-нибудь встретить. Я подумал, что правильнее забраться в свою комнату через окно — но попал в чужое и спрыгнул в комнату соседа, генерала Ронслада, который в это время брился. Он решил, что увидел привидение. Мы оба застыли на несколько мгновений, а затем разразились хохотом. Я сказал ему: «Не спрашивайте меня, где я был и почему вошел через окно, просто дайте мне слово чести, как добрый соотечественник, никогда об этом не упоминать». Он пообещал, и я отправился к себе, чтобы немного поспать — но не смог»^{243}.

Станислав провел пару беспокойных дней. На лицах окружающих читалось, что его приключение широко известно, хотя никто об этом не говорил. Тем временем Екатерина активно пыталась все загладить. Со свойственным ей политическим инстинктом она поняла, что наилучший способ достичь этого — расположить к себе любовницу великого князя. Она преуспела в этом и послала Станиславу записку, сообщая новость.

29 июня (ровно через три года с того дня, как они с Екатериной впервые увиделись) у Станислава появилась собственная возможность поговорить с Елизаветой Воронцовой — когда великие князь и княгиня приехали в Петергоф на бал в честь именин великого князя. Понятовский танцевал с Воронцовой менуэт, во время которого сказал ей: «В вашей власти сделать счастливыми нескольких человек»^{244}. Воронцова ответила, что это почти уже сделано, и велела ему прийти в час ночи к Нижнему дворцу Монплезир, где остановились великие князь и княгиня. Не зная, чего ожидать, Станислав появился в назначенное время. Воронцова вышла встретить его и попросила подождать, так как великий князь курит трубку с друзьями и хочет, чтобы те ушли, прежде чем он примет Понятовского. Наконец она пригласила его войти.

Воронцова так справилась со своей миротворческой миссией, что великий князь, казалось, был более чем рад принять сложившуюся ситуацию. Единственным упреком Понятовскому было то, что тот не сказал сразу всей правды: «Как глупо не быть откровенным со мной, — укорил он. — Тогда ничего бы не произошло»^{245}. Станислав восстановил расположение Петра, поздравив его с красивым осуществлением ареста.

«Он был настолько польщен этим и сделался столь счастливым, что через четверть часа сказал: «Теперь, когда мы такие хорошие друзья, я считаю, что тут кого-то не хватает». Он прошел в комнату жены, вытащил ее из постели, оставив ей время только натянуть чулки, и без туфель, лишь в платье без нижней юбки ввел ее и сказал, указывая на меня: «Вот он! Надеюсь, что удовлетворил всех!»^{246}