Екатерина Великая

«Поведение [Петра] стало настолько неприятным, что императрица подошла ко мне и шепнула: «У меня есть что сказать тебе, но сейчас неудобно, не хочу делать отношения между вами хуже, чем они уже есть». Затем движением глаз и головы она показала, что это из-за присутствия двух других. Видя такое хорошее, дружеское отношение ко мне в столь критический момент, я открыла для нее свое сердце и прошептала: «Мне тоже трудно говорить сейчас, несмотря на большое желание рассказать вам обо всем, что хранится в моем сердце»^{237}.

Императрица завершила беседу почти в три часа утра. Первым ушел Петр, за ним Екатерина. «Великий князь всегда делал большие шаги при ходьбе, и на этот раз я не пыталась поспеть за ним. Он вернулся в свои комнаты, а я в свои»^{238}. Когда Екатерина начала раздеваться, пришел Александр Шувалов и попросил ее отослать горничных. Он передал ей записку от императрицы. Екатерина не должна держать на сердце тяжесть: императрица вскоре снова поговорит с ней. Шувалов предостерег ее от упоминания о втором намечающемся разговоре при великом князе.

Екатерина оставалась затворницей в своих покоях, ссылаясь на плохое здоровье. Она проводила время в чтении, включая просмотр первых томов Дидро и «Encyclopédie» д’Аламбера. Она не видела и не слышала великого князя, который, как она понимала, с нетерпением ждал ее высылки, чтобы получить возможность жениться на Елизавете Воронцовой. Тем временем Понятовскому пришло разрешение от саксонского двора оставить свое место в любой удобный для него момент.

Второй разговор в конце концов состоялся в мае, после визита, который Екатерине позволили нанести детям. На этот раз женщины были абсолютно одни.

«Я начала благодарить ее за то, что она позволила мне прийти, добавив, что одно милое обещание этого визита уже вернуло меня к жизни. После этого она сказала мне: «Я настаиваю, чтобы ты правдиво ответила на все мои вопросы».

Я заверила ее, что она не услышит из моих у ст ничего, кроме истинной правды, и что все, чего я хочу, — это полностью, без ограничений открыть ей мое сердце. Тогда она спросила меня, действительно ли я написала Апраксину только три письма. Я поклялась ей, что так оно и есть — это и в самом деле было правдой. Затем она начала расспрашивать меня в деталях о жизни великого князя…»^{239}

Тут мемуары Екатерины прерываются. Она никогда не описывала подробно, что произошло между нею и императрицей — но впоследствии вполне ощутимо почувствовала восстановление благорасположения к ней (видимо, вследствие ее уединения) и к Станиславу, которому снова отложили дату отъезда. Этим летом он часто навещал ее в Ораниенбауме. Его ночные визиты стали более удобными благодаря тому, что он обитал в Петергофе — из-за присутствия там принца Карла Саксонского, сына Августа III. Станислав подвергал себя опасности пресыщения этими встречами, пока однажды ночью в конце июня…