Екатерина Великая

Екатерина, по словам Понятовского, немедленно поймала мяч и ответила: «Чего недостает, так это записки от вас вице-канцлеру Воронцову с просьбой организовать быстрое возвращение нашего друга из Варшавы»^{247}. Петр немедленно написал записку, которую подписала также Елизавета Воронцова. Затем все стали вести себя так, будто в мире больше не осталось проблем — смеялись и разговаривали до четырех утра.

Петр наслаждался такими встречами a quatre настолько, что заставил Станислава прийти еще четыре раза. «Я приходил вечером, поднимался по тайной лестнице в комнату великой княгини, где находил великого князя с его любовницей. Мы ужинали вместе, после чего он уводил свою даму, говоря нам: «Ладно, детки, не думаю, что вы во мне еще нуждаетесь», а я оставался сколько хотел»^{248}.

Но Екатерина чувствовала себя неспокойно, зная, что осведомленность ее мужа — а также других — однажды будет использована против нее.

Несмотря на исправившиеся взаимоотношения, вскоре Понятовский понял, что для него будет безопаснее оставить Санкт-Петербург. В августе он выехал в Польшу. Оба, и Понятовский, и Екатерина, считали, что он быстро вернется.

6. Императрица всея Руси (1759–1762)

Так много благоприятных обстоятельств не могло сойтись вместе без Божьего промысла.

Мемуары Екатерины Великой

Хотя весь следующий год Понятовский и Екатерина часто писали друг другу, и их письма перевозили английские и французские дипломаты, период после отъезда ее любовника-поляка был для Екатерины временем ограничений. Несмотря на примирение с императрицей, она все еще оставалась при русском дворе в опасной изоляции. Арест Бестужева и его падение — приговор к ссылке был публично оглашен 8 апреля 1759 года, и канцлером был назначен вице-канцлер Михаил Воронцов — показали ей, как близко к беде находится она сама. И связь с Понятовским ко времени, когда он уехал, стала пугающе широко известна.

Екатерине его очень недоставало, особенно в первые недели и месяцы разлуки. Некоторое время она испытывала вражду к тем, кто сделал его отъезд неизбежным. Но часть нее — та часть с холодным разумом, которая планировала, замышляла и была жестко настроена играть важную роль в управлении Россией — чувствовала освобождение благодаря тому, что ушел со сцены требовательный и мелодраматичный молодой любовник.

Екатерине нелегко было использовать утешение, которое могло бы ей дать общение с маленькими детьми, так как ее визиты к ним все еще зависели от разрешения императрицы — абсолютным максимумом были летние посещения раз в неделю. Четырехлетний Павел рос нервным ребенком. Однажды, когда одна из дам императрицы хлопнула дверью, он так испугался, что бросился прятаться под стол^{249}. Великий князь Петр не проявлял интереса ни к нему, ни к его матери. Он был эмоционально привязан к Елизавете Воронцовой. А затем, 9 марта 1759 года, умерла пятнадцатимесячная Анна. Через шесть дней в Александро-Невской лавре состоялись ее похороны. Екатерина присутствовала на похоронах и никогда больше не упоминала об этом ребенке.

Императрица Елизавета продолжала страдать от приступов своей болезни, в том числе от частых кровотечений из носа. Ее водянка, или отеки (которые Екатерина раньше называла «водой в нижней части тела»), значительно усилилась. Спекуляции на наследовании тоже не ослабели. Постоянно ходили слухи, что императрица намеревается сместить племянника Петра в пользу его сына Павла. Но вот как объясняла Екатерина в заметках, написанных через много лет и названнных «Последние мысли Ее императорского величества Елизаветы Петровны»:

«Невозможно сказать, каковы были мысли Ее императорского величества Елизаветы Петровны о наследовании, потому что она не имела четких идей по сему предмету. Нет сомнений, что она не любила П. III [то есть Петра] и считала его неспособным править; она знала, что он не любит русских, она со страхом и даже ужасом думала о смерти, как и о том, что будет после нее; но она была медлительна в принятии любых решений, особенно в последние годы. Можно предположить, что она так же колебалась и в вопросе наследования»^{250}.