Екатерина Великая

Екатерина также обозначает некоторые правила поведения правителя по отношению к придворным. Она предполагает, и записывает это, что правитель должен уметь польстить нижестоящим, дабы быть уверенным, что ему не боятся говорить правду. Она будет лично говорить каждому официальному лицу о задании, которое ему доверено, и будет раздавать милости, только если ее попросят о них напрямую — или если она уже решила отметить чьи-то заслуги без подталкивания третьей стороны, — потому что «важно, чтобы были обязаны лично вам, а не вашим фаворитам и т. д.»^{256}. Она считает, что одной из самых важных задач будет отобрать правильных подручных: «Тот, кто не ищет достоинств, тот, кто не открывает их, недостоин быть правителем и не может им быть»^{257}. Екатерина заканчивает свои заметки цитатой из Билфельда о важности почитания религии, но недопустимости ее влияния на дела государства. У нее есть также замечание о росте расположения к ней, и она прекрасно понимала, что это результат нелюбви к великому князю, все усиливающейся в различных кругах^{258}. Она производит впечатление осторожного, но упорно продвигающегося к своей цели человека.

Одним из главных сторонников Екатерины был воспитатель маленького великого князя Павла Никита Панин. Сын одного из генералов и сенаторов Петра Великого, Панин долгое время являлся другом императрицы Елизаветы, а кроме того, благодаря покровительству Бестужева служил русским послом в Швеции с 1748 по 1760 год. Он был культурным, хорошо образованным человеком, и, как и Екатерина, интересовался теорией европейской политики, в особенности работами Монтескье. Он хотел для России конституционной монархии и воображал, что, объединив силы с Екатериной, тем самым приблизит осуществление своей мечты. Он был известен своей сознательно старомодной внешностью. По словам другого сторонника Екатерины, княгини Екатерины Дашковой, он «носил парик с тремя висящими по спине шнурками, был обдуманно одет, всегда оставался прекрасным придворным — по правде говоря, немного старомодным, как с картинки двора Людовика XIV»^{259}. Его брат Петр был боевым офицером, произведенным в генералы за победы над пруссаками.

Молодая княгиня Дашкова имела очень высокое мнение о собственной значимости в кругу сторонников Екатерины и заговорщиков. Ее полезность для Екатерины заключалась в ее связях. Урожденная Екатерина Воронцова, она была племянницей канцлера Михаила Воронцова и младшей сестрой любовницы великого князя Петра Елизаветы Воронцовой, самого ценного источника информации. Она считала, что в глазах великой княгини ей придавали вес их дружба и ее интеллектуальность. Безусловно, она была намного лучше образована, чем большинство женщин при петербургском дворе. Тем не менее ее ценность для Екатерины определяло именно то, что она могла услышать в компании канцлера или великого князя и узнать от сестры — а не ее взгляды на литературу.

Императрица Елизавета умерла в три часа пополудни 25 декабря 1761 года после дикого носового кровотечения. Екатерина записала:

«В момент смерти Ее величества княгиня Дашкова послала мне сообщение: «Вам нужно только отдать приказ — и мы посадим вас на трон». Я отправила ей ответ: «Ради Бога, не начинайте хаоса — в любом случае произойдет то, чего хочет Бог; ваша идея и преждевременна, и незрела!»^{260}

Дашкова не знала одной из причин, по которой переворот в пользу Екатерины был бы преждевременным: Екатерина была на шестом месяце беременности. Это обстоятельство она сумела скрыть даже от глаз, наблюдавших за ней последние два дня у постели умирающей императрицы.

Отношения Екатерины с великим князем испортились к тому времени настолько, что невозможно было убедить его или кого-либо другого, что отцом ребенка может быть он. Единственной возможностью оставалось скрывать беременность.