Екатерина Великая. Греческий прожект

Чтобы справиться с тоской, императрица Екатерина, благодаря новым изысканиям директора университета, княгини Дашковой, занялась сравнительным языкознанием и обложилась словарями. Ее заинтересовали финский, марийский, турецкий, эфиопский языки. Изучая их, она, убежденная в превосходстве русских над другими народами, каждый раз с немалым удивлением убеждалась, что все языки произошли от русского. Без сумнения, даже название страны Гватемала, переводится не инако, как «Гать Малая». Да и аглинские парламентские учреждения вышли из свободолюбивого Новгорода Великого. Она завела переписку с естествоиспытателем Петром Палласом. Всячески стараясь доказать присутствие славянского начала в мировых исторических движениях, просила берлинского издателя Николаи достать ей кое-какие документы на сей предмет. Завязала интересную переписку с доктором Циммерманом, философом и швейцарским врачом при Ганноверском дворе, книга коего «Об одиночестве» помогла ей пережить кончину Ланского. Уже семь лет, как нет на свете философа Вольтера, и ей весьма не хватает того активного разговора в письмах с Фернейским отшельником. Доктор и философ Циммерман, умный, язвительный, порой циничный, весьма напоминал ей ее великого почитателя. Поелику сей немец стал ей необходим, почти, как когда-то философ Вольтер, императрице захотелось пригласить его поселиться в Санкт-Петербурге, но Циммерман запросил заоблачное жалование, и Екатерина не стала настаивать на его приезде. Однако она продолжала делиться с ним своими мыслями об искусстве, политике и морали. Недавно попросила его открыть ей известные ему германские литературные и художественные сокровища, а такожде поручила пригласить от ее имени ученых, врачей, педагогов для работы в России. Последнее время переписка их посвящена обсуждению слов знаменитого Вольтера:

«Естьли бы Бога не существовало, его надобно было бы придумать, иначе как бы богатые могли защищать свои богатства от бедных?»

Они оба считают, что ума у Вольтера, оного борца за свободу слова и демократию не отнять, однако сентенция о Боге, богатых и бедных им кажется слишком упрощенной. Ужели человечество токмо и живет, думая лишь о своем материальном благополучии? А как же душа, совесть, духовность? Екатерина призналась доктору, что хоть ее и называют вольтерьянкой, но у нее хватает разума не разделять безбожное утверждение философа, что через сто лет Библия станет предметом антиквариата.

Екатерина прошла в верхний этаж Эрмитажа, в Яшмовую комнату, обустроенную под вифлиотеку архитектором Чарльзом Камероном, где была встречена смотрителем книг, членом Академии Александром Ивановичем Лужковым. Отпустив его, она тоскливо взглянула на бронзовый бюст Вольтера. Опричь него, на полках мирно сосуществовали книги его соотечественника – Дидро, такожде Николаи, маркиза Галиани. Она остановила взгляд на корешке, недавно изданной и хорошо иллюстрированной работы академика Ивана Ивановича Георги под заглавием: «Описание всех в Российском государстве обитающих народов, такожде их житейских обрядов, вер, обыкновений, жилищ, одежд и прочих достопамятностей». Екатерина с благодарностью подумала об ученом, коим впервые учинено этнографическое описание России. Екатерина очень ценила его: за сию работу она подарила ему золотую табакерку и велела напечатать сей труд за счет кабинета, но в пользу автора. Что и говорить: весьма много сей ученый, совместно с естествоиспытателем, академиком Петром Симоновичем Палласом, учинили для Российской науки. Теперь, по крайней мере, она, хотя бы частично, знает геологические, минералогические, животные и растительные ресурсы своей империи.

Екатерина собиралась поместить сюда и некоторые другие труды ученых со всего мира. Уже пять лет сия вифлиотека является своеобразной достопримечательностью столицы, местом посещения для своих вельмож, иностранных дипломатов и ученых.