Екатерина Великая. Греческий прожект

Екатерина читала сие послание стоя. Прочитав, она бессильно опустилась на сиденье стула. Листок выпал из ее руки. Стало быть, и в самом деле, оные двое, за ее спиной встречались, смеялись над ней и ее чувствами… Екатерина не плакала. Глаза ее сухо блестели. Во рту все пересохло, губы моментально потрескались. И почему у нее не как у всех людей!? То ее не любил законный муж, то Салтыков был сослан, то Понятовкий уехал, то Орлов изменял, то Васильчиков был не рыба ни мясо, то Потемкин был чрезмерно и рыба и мясо, но его все время куда-то несло, то Римский-Корсаков, ей изменял, и токмо любимый Сашенька Ланской любил ее так, как она желала, но он ушел в мир иной. И вот, наконец, Мамонов, сей ее последний фаворит, коего она любила не менее предыдущих, оскорбил ее так, как никто, предпочтя ей каковую-то, ничего не представляющую из себя, девицу, токмо, вестимо, из-за того, что молода. Не оскорбление ли сие Ей, императрице Всероссийской? Через минут пять вошел сам Мамонов. Екатерина, не глядя на него, спросила:

– Так это – правда?

Мамонов, понял, что выдал себя. Пристыженный, смутившись, он выбежал из комнаты. Екатерина вызвала Дарью Щербатову. Та вошла к ней в слезах и бросилась в ноги.

– Я вас взяла по смерти ваших родителей, – пеняла ей как можно спокойнее государыня, – я старалась всячески их заменить. Опричь благосклонности вы от меня ничего не видали… Теперь окончательно исполняю долг свой. Я знаю, что вы любите графа Мамонова. Он сей час признался мне в своей любви к вам. Я решила устроить вашу свадьбу и дам приказание для безотлагательного совершения оной.

С последними словами, Екатерина, встав, быстро вышла из комнаты.

* * *

Императрица Екатерина Алексеевна паки вызвала Нарышкину. Приняв ее в Янтарной комнате, она все поведала подруге. Нарышкина, хмуря брови, изрекла:

– Бесстыжая девка, сия Щербатова!

– Вообрази, сия девица была взята во дворец, еще девочкой, из милости по просьбе ее тетки, княжны Дарьи Александровны Черкасской. Воспитывалась она на половине фрейлин под присмотром баронессы Мальтиц. Два года назад она была пожалована во фрейлины и тут же, представь, у сей Щербатовой послучилась «интрига» с аглинским министром – резидентом Фитцем Гербертом, коий увлекся княжной.

– Я ж говорю, развратница! – изрекла катергорическим тоном Никитична.

– Смешно сказать, – обиженно продолжала Екатерина, – но дед сей княжны, князь Михаил Михайлович Щербатов, великий моралист, сказывают, всеюду и везде изражается о повреждении нравов в России, немало намекая и на меня.

Никитична, покраснев от негодования, выпалила:

– А его внученька, Дарьюшка, получив шифр императрицы, даром-то времени не теряла… Посмотрел бы дед на повреждение нрава своей внучки! Ладно, еще была бы замужняя женщина, а то ведь девица! Стыд и срам вам, господин дедуля – князь Щербатов!

Екатерина, выворачивая себе пальцы, с раздражением добавила:

– Затем обнаружились огромные долги княжны… И вот теперь любовная история с моим собственным фаворитом!

Анна Никитична паки съязвила:

– Ах, далеко пойдет сия девица! Пусть оба идут отсель куда подальше. А мы уж, государыня-голубушка, позаботимся о новом прекрасном молодом человеке. Он не чета глупцу – Мамонову!

Измена Александра Матвеевича страшно подействовало на Екатерину: слезы и истерики, объяснения и упреки следовали друг за другом, допрежь он находился во дворце. Не спав две ночи, она, наконец, положила купить молодым в приданное дом, несколько деревень более чем с двумя тысячами крестьян и устроить свадьбу в Зимнем дворце. Перед вечерним выходом она, подарив невесте драгоценности, сама изволила обручить графа Мамонова с княжной Щербатовой. Они, стоя на коленях, просили прощения и были прощены. Жениху тоже были пожалованы подарки и приказано было сразу после свадьбы ехать на жительство из столицы в Москву. Императрица по обыкновению самолично убрала повинную голову фрейлины. Свадьбу отпразновали в придворной церкви Царскосельского дворца в присутствии государыни.

А как было инако поступить? Права Анна Никитична Нарышкина: о чем плакать и убиваться самодержице, естьли кавалерам при ее дворе несть числа? Токмо дай знак! Что ж! Знать судьба у нее таковая паки сменить фаворита!

Любовь к Щербатовой будет стоить Александру Матвеевичу утраты его положения фаворита, но не более того. Однако, на прощанье, Дмитриев-Мамонов отведал сполна гневные высказывания в свой адрес со стороны Анны Никитичны Нарышкиной. Она, вызванная, как всегда, в тяжелый момент жизни императрицы, шла к ней по коридору, когда вдруг увидела его, идущего рядом с камердинером, несущего на выход какой-то узел. Во дворе его поджидала карета.

– Что, подлая твоя душонка, уезжаешь? – начала Никитична тихим ядовитым тоном. Мамонов, как споткнувшись, остановился. – Думаешь, плакать по тебе государыня будет? Так знай, милок: был милый – стал постылый!

Мамонов не мог отвести глаз, от ее разгоряченного гневного лица.