Екатерина Великая. Портрет женщины

Заключив альянс с Австрией, Россия формально вступила в войну с Пруссией в сентябре 1756 года, когда Фридрих вторгся в Саксонию. Но к концу весны 1757 года ни один русский солдат так и не выступил в поход. Это была первая война за время правления Елизаветы, а победы ее отца, Петра Великого, одержанные почти за четыре десятилетия до этого, стали уже постепенно стираться в памяти россиян. На армию практически не выделялись деньги, войска были слабо подготовлены и плохо экипированы. Моральный дух невысок, и не только вследствие того, что Елизавета обещала послать армию против Фридриха, который в глазах военных всех возрастов считался лучшим полководцем, но также и потому, что ухудшавшееся здоровье императрицы означало, что российская корона могла вскоре перейти к молодому князю, который был горячим поклонником короля Фридриха Прусского.

В предшествовавшие войне месяцы Бестужев постарался, чтобы между Екатериной и его старым другом генералом Степаном Апраксиным установились дружеские отношения. Потомок самого успешного адмирала Петра Великого, Апраксин, по описаниям Хэнбери-Уильямса, был «очень тучным, ленивым и добродушным человеком». Своей должностью командующего армией, подготовленной для вторжения в Восточную Пруссию, он был обязан не столько военному мастерству, сколько дружбе с канцлером. После назначения Апраксин отказался начинать зимнюю кампанию. Причиной для подобной осторожности служили как политические, так и военные соображения. Слабое здоровье императрицы и пропрусские настроения великого князя делали очевидным тот факт, что война должна была закончиться сразу же, как только Петр взойдет на престол. В подобных обстоятельствах даже агрессивный генерал мог заслужить прощение за то, что не стал рисковать своим будущим и выступать с армией против Пруссии. Тревоги Апраксина относительно Екатерины также были объяснимы. Она являлась немкой, Фридрих помогал устроить ее свадьбу, а ее мать подозревали в шпионаже в пользу Пруссии. Однако он заблуждался на счет великой княгини. Екатерина, которая также оказалась теперь вовлечена в политику русского двора, надеялась на победу России. Эта победа восстановила бы престиж Бестужева и помешала бы окончательному триумфу Шуваловых – их с канцлером общих врагов. Прежде чем Апраксин выступил в Восточную Пруссию, Екатерина постаралась, чтобы он узнал ее мнение. Когда жена генерала явилась проведать ее, Екатерина заговорила с ней о своих опасениях по поводу здоровья императрицы и сказала, что очень сожалеет из-за отъезда Апраксина, поскольку, по ее мнению, Шуваловы внушали ей мало доверия. Жена Апраксина поведала все это своему мужу, которому было приятно это слышать и который передал ее слова Бестужеву.

В середине мая 1757 года этот дородный, краснолицый пехотинец, физически неспособный забраться на лошадь, сел в карету и отправился в Восточную Пруссию во главе восьмидесяти тысяч солдат. Под конец июня армия взяла город-крепость Мемель на Балтийском побережье. 17 августа Апраксин разбил прусские войска в битве при Гроссегерсдорфе в Восточной Пруссии. Эту победу трудно было назвать блистательной: Фридрих не присутствовал при сражении, а российская армия превосходила прусскую в три раза. И все же это в значительной мере укрепило боевой дух русских солдат. А затем стало происходить нечто странное. Вместо того чтобы закрепить свою победу и продвинуться дальше, в глубь Восточной Пруссии, взяв Кенигсберг, столицу провинции, Апраксин в течение двух недель не двигался с места, а затем развернулся и начал отступать форсированным маршем настолько поспешно, что этот отход показался бегством. Он предал огню свои обозы с боеприпасами, уничтожил пакгаузы и порох, оставил свои пушки и сжигал за собой деревни, чтобы они не могли служить убежищем для преследовавшего их врага. И остановился, лишь оказавшись в безопасности около крепости Мемель.

В Санкт-Петербурге воодушевление сменилось потрясением. Общество не понимало, что могло случиться, а друзья Апраксина не находили оправдания для его поведения. Екатерина также не могла объяснить хаотичное отступление маршала, но, поразмыслив, решила, что возможно, он получил тревожные новости о здоровье императрицы. Если это являлось правдой и Елизавета могла умереть, ее смерть стала бы сигналом немедленного окончания войны. Присутствие Апраксина потребовалось бы в России, поэтому вместо того, чтобы продолжить продвижение внутрь Пруссии, он предпочел вернуться к русским границам.