Екатерина Великая. Портрет женщины

«Великий князь питал необычайную страсть к маленькому уголку земли, где он был рожден. Он постоянно думал о своей родине, хотя покинул ее, когда ему было тринадцать; его воображение распалялось, когда он говорил о ней, и, поскольку никто из его окружения никогда не бывал в том месте, которое он считал волшебным раем, он день за днем рассказывал нам фантастические истории, от которых нас буквально клонило в сон».

Привязанность Петра к своему маленькому княжеству вызвала дипломатическое затруднение, в котором оказалась замешана и Екатерина. Осенью 1750 года датский дипломат, граф Линар, прибыл в Санкт-Петербург, чтобы обсудить обмен Гольштейна на графство Ольденбург – территорию на побережье Северного моря, находящуюся под контролем Дании. Граф Бестужев страстно желал совершить этот обмен, чтобы устранить препятствие для союза между Данией и Россией, который он давно хотел заключить. Чувства Петра к своему княжеству не имели для Бестужева никакого значения

Когда граф Линар объявил о своей миссии, Бестужев вызвал барона Иоганна Пехлина, министра Петра в Гольштейне. Пехлин – толстый, низкорослый, хитрый, пронырливый человек, пользовавшийся доверием Бестужева, был наделен полномочиями начать переговоры с Линаром. Чтобы успокоить своего формального повелителя, великого князя Петра, Пехлин сказал ему, что слушать – это совсем не то же самое, что вести переговоры, что о полноценных переговорах пока не могло быть и речи, и, кроме того, Петр всегда обладал правом прервать дискуссию, когда он пожелает. Петр позволил Пехлину начинать, но рассчитывал, что Екатерина поможет ему советом.

«Я приняла известие об этих переговорах с большим раздражением и беспокойством и противодействовала им, сколько могла; мне, впрочем, кроме него, никто не говорил об этом ни слова, и ему предписывали держать это в величайшей тайне, в особенности, прибавляли, по отношению к дамам. Я думаю, что это предостережение касалось меня больше, нежели других; но в этом ошибались, потому что первым делом великого князя было сказать мне об этом.

Чем больше подвигались переговоры, тем больше старались выставить их великому князю в благоприятном и заманчивом виде; часто я видела его в восхищении от того, что он приобретет; затем он испытывал мучительные колебания и сожаления от того, что ему придется потерять. Когда видели, что он колеблется, замедляли переговоры и возобновляли их лишь после того, как изобретали какую-нибудь новую приманку, чтобы заставить его видеть вещи в благоприятном свете».