Екатерина Великая. Портрет женщины

Вскоре после этого между Екатериной и мадам Чоглоковой произошло столкновение, в котором Шкурин сыграл важную роль. Принцесса Иоганна, мать Екатерины, прислала дочери из Парижа два куска прекрасной материи. Екатерина с восхищением рассматривала эти ткани у себя в уборной в присутствии Шкурина и случайно обронила фразу о том, что ей хотелось бы подарить их императрице, настолько они были прекрасны. Екатерина ждала возможности поговорить с правительницей, поскольку хотела преподнести ткани как личный подарок и самой передать их Елизавете. Она специально запретила Шкурину говорить кому-либо о том, что он слышал. Он же немедленно побежал к мадам Чоглоковой и обо всем ей доложил. Несколько дней спустя старшая фрейлина пришла к Екатерине и сказала, что императрица благодарит ее за ткани, что Елизавета оставила одну себе, а вторую отсылает назад для великой княжны. Екатерина была потрясена. «Как такое могло случиться?» – спросила она мадам Чоглокову, и та ответила, что ей сообщили о намерении преподнести ткани императрице, поэтому она отнесла их ей. Екатерина, сильно запинаясь и с трудом подбирая слова, все же собралась и ответила мадам Чоглоковой, что хотела сама подарить императрице ткани. Она напомнила мадам Чоглоковой, что старшая фрейлина не могла точно знать о ее намерениях, потому что она с ней не говорила, а значит, о ее планах ей сообщил коварный слуга. Мадам Чоглокова ответила, что Екатерине было известно о запрете обращаться к императрице непосредственно, а также она знала, что слуги должны передавать ей, мадам Чоглоковой, обо всем, что скажет Екатерина в их присутствии. Следовательно, слуга лишь выполнил свою обязанность, а она – ее желание, преподнеся ткани императрице. Таким образом, заявила мадам Чоглокова, все было сделано в соответствии с правилами. Екатерине было нечего ответить, она буквально лишилась дара речи.

Когда мадам Чоглокова ушла, Екатерина бросилась в маленькую переднюю, где по утрам обычно находился Шкурин. Отыскав его, она изо всех сил влепила ему пощечину и сказала, что он неблагодарный предатель, осмелившийся рассказать мадам Чоглоковой то, что было запрещено рассказывать. Екатерина напомнила ему, что одаривала его подарками, а он все равно предал ее. Шкурин упал на колени, стал молить о прощении. Екатерине стало его жалко, и она сказала, что его поведение в будущем повлияет на ее отношение к нему. В следующие дни Екатерина громко жаловалась всем на поведение мадам Чоглоковой, чтобы эта история достигла ушей императрицы. Очевидно, так и произошло, когда Елизавета в следующий раз увидела великую княгиню, она поблагодарила ее за подарок.

Часть III Соблазны, материнство и конфликты

27 Салтыков

В сентябре 1751 года императрица назначила трех молодых дворян на должность камергеров великого князя Петра. Один из них, Лев Нарышкин, происходил из семьи Натальи Нарышкиной, матери Петра Великого. Сам Лев был доброжелательным и остроумным шутником, которого при дворе любили, но не воспринимал всерьез. Екатерина описывала его как человека, который мог рассмешить ее как никто другой:

«Это был врожденный арлекин, и если бы он не был знатного рода, к какому принадлежал, то мог бы иметь кусок хлеба и много зарабатывать своим действительно комическим талантом: он был очень неглуп, обо всем наслышан, и все укладывалось в его голове оригинальным образом. Он имел способность делать рассуждения о каком угодно искусстве или науке; употреблял при этом технические термины, говорил по четверти часа и более без перерыву, и, в конце концов, ни он, да и никто другой ничего не понимали из того, что лилось из его уст потоком, но все под конец разражались смехом».

Двое других были братьями Салтыковыми, сыновьями одной из самых древних и знатных семей в России. Их отец являлся адъютантом императрицы, а мать – была нежно любима Елизаветой за поддержку, оказанную ей в 1740 году, когда она захватила престол. Петр, старший из братьев, слыл полнейшим деревенщиной, Екатерина писала, что он был «дурак в полном смысле слова, он имел самую глупую физиономию, какую я только видела в моей жизни. Большие неподвижные глаза, вздернутый нос и всегда полуоткрытый рот; при этом был сплетником первого сорта и, как таковой, оказался довольно хорошо принят у Чоглоковых».