Успех Петра с мадам Грут означал, что вдове удалось разрушить психологический барьер, который испытывал Петр из-за своей внешности. Если же он действительно был подвержен фимозу, то и эту проблему можно было решить по истечении времени. Есть и еще одна версия, изложенная французским дипломатом Жаном-Анри Кастером, который первым выдвинул теорию о фимозе в своей биографии Екатерины. Согласно Кастеру, если Салтыков преуспел в соблазнении Екатерины, он мог испытывать тревогу из-за угрозы быть любовником женщины, которую все считали девственницей и чей муж являлся наследником престола. Если она забеременеет, что случится с ним? Он решил защитить себя. Во время обеда, на котором присутствовали лишь мужчины, а великий князь был почетным гостем, Салтыков завел разговор, в котором описывал удовольствия секса. Петр, к тому времени напившийся, признался, что никогда не переживал подобных ощущений. После этого – как рассказывает историк, – Салтыков, Лев Нарышкин и другие, присутствовавшие на обеде, стали убеждать Петра согласиться на небольшую коррекционную хирургию. У Петра кружилась голова и заплетался язык, но он пробормотал что-то в знак согласия. Тут же привели хирурга, который и совершил на месте операцию. Когда надрез зажил, а мадам Грут закончила свои частные уроки, великий князь оказался готов стать полноценным мужем. Таким образом, теперь, если бы жена Петра вдруг забеременела, кто мог бы заподозрить в причастности к этому Сергея Салтыкова?
Как выяснилось, тревоги Салтыкова были не безосновательными. Мадам Чоглокова, выполнив приказ императрицы относительно Петра, уже обратилась к проблемам Екатерины, которая по-прежнему должна была оставаться девственницей. Мадам Грут необходимо было заняться разъяснительной работой и в отношении Екатерины. И даже если Петр мог теперь совершить физиологический акт, никто не давал гарантии, что ему удастся добиться результатов в оплодотворении. В этом деле требовалось больше уверенности, возможно, нужен был более надежный мужчина.
Понимая, какой свободой действий наградила ее императрица, однажды мадам Чоглокова отвела Екатерину в сторону и сказала: «Послушайте, я должна поговорить с вами очень серьезно». Последующий разговор привел Екатерину в ужас:
«Она в обычной своей манере начала длинным разглагольствованием о привязанности своей к мужу, о своем благоразумии, о том, что нужно и чего не нужно для взаимной любви и для облегчения или отягощения уз супруга или супруги, и затем свернула на заявление, что бывают иногда положения высшего порядка, которые вынуждают делать исключения из правил. Я дала ей высказать все, что она хотела, не прерывая и вовсе не ведая, куда она клонит, однако несколько изумленная, не зная, была ли это ловушка, которую она мне ставит, или она говорит искренно.
Пока я внутренне так размышляла, она мне сказала: «Вы увидите, как я люблю свое отечество и насколько я искренна; я не сомневаюсь, что вы кому-нибудь отдали бы предпочтения: предоставляю вам выбрать между Сергеем Салтыковым и Львом Нарышкиным. Если не ошибаюсь, то избранник ваш последний». На это я воскликнула: «Нет, нет, отнюдь нет!» Тогда она мне сказала: «Ну, если это не он, так другой, наверно».
Екатерина молчала, а старшая фрейлина продолжила: «Вы увидите, что помехой вам буду не я». Мадам Чоглокова сдержала слово. Впоследствии они с мужем держались в стороне, когда Сергей Салтыков являлся в спальню Екатерины.
Три главных действующих лица – Екатерина, Петр и Сергей – оказались в комичной ситуации. Екатерина любила мужчину, который поклялся ей в любви и который, отбросив в сторону семь лет девственного брака, учил ее плотским удовольствиям. У нее был муж, который не дотрагивался до нее с момента свадьбы, который до сих пор не испытывал к ней желания, знал о ее любовнике и считал это пикантной шуткой. Сергей же считал участие Петра в этой истории необходимым алиби.