Екатерина Великая. Владычица Тавриды

– Ну, что вы! Нашему царю было не до того! Даже своего идола Фридриха не послушал! Петр Федорович в то время готовился к походу на коварную Данию, некогда отторгнувшую у его голштинских предков провинцию Шлезвиг, – паки иронически заметил Панин.

– Он полагал, короноваться не к спеху: ему нечего бояться, дескать, он знает русских и держит их в своих руках, – презрительно хихикнул Иван Чернышев, поглаживая локоны своего парика.

– Однако, его в какой-то степени можно и понять, – заметил глубокомысленно Панин. – Он сын своего отца, герцога Голштейн-Готторпского Карла Фридриха, между прочим, двоюродного дяди нашей императрицы. Тот тоже планировал войну с Копенгагеном. Желая отвоевать Шлезвиг, даже женился на дочери Петра Великого – Анне. Он предполагал, что в приданое за невестой, помимо денег и соболей, получит еще русскую армию, а заодно и флот.

– Вот так замашки у деда нашего Великого князя Павла Петровича! И что же, получил ли он желаемое? – паки вмешался в разговор генерал Потемкин.

Панин горячо отозвался:

– А то! Теща оного герцога, императрица Екатерина Первая, сочувствовала его далеко идущим прожектам, и заявляла, что ничего не пожалеет ради любимой дочери! Снарядили линейных кораблей, фрегаты, галеры… К походу по суше готовился корпус в сорок тысяч штыков и сабель – и все это ради отвоевания у датчан неведомого солдатам и матросам Шлезвига.

Потемкин удивленно мотнул головой:

– Неужто все оные войска пошли завоевывать сей Шлезвиг?

– Смерть Императрицы Екатерины Первой помешала оному, – пояснил Захар Чернышев, бросив надменный взгляд на незадачливого, несведущего генерала.

Все помолчали.

– Ну, все знают, что было далее? – полувопросительно обратился ко всем Панин.

– Воцарилась Анна Иоанновна, – молвил Иван Чернышев, глянув исподлобья на брата. – Началась Бироновщина. Ничего хорошего.

– Однако интересы России царица Анна Иоанновна блюла, – резюмировал Никита Панин. – А вот после ее смерти, государственные дела пришли в полное расстройство. Фельдмаршал Бурхарт Миних арестовал ее полюбовника, регента Эрнста Бирона. Затем сам Миних, неожиданно для себя, получил отставку. Можливо вообразить, что происходило? – взволнованно обратился ко всем с сим вопросом Панин.

– А смешнее всего, господа, что годовалое дитя, – Фон Визин повысил голос, – стало быть, император Иоанн Шестой, возвел «своим» указом своего же отца, Антона-Ульриха Брауншвейгского, не нюхавшего пороха, в чин генералиссимуса.

Граф Иван Чернышев, оглянувшись на брата, хмыкнул.

– Ну и понятно, что вся сия возня вокруг трона породила ненависть русских к курляндцам и брауншвейгцам, – брезгливо резюмировал граф Захар Григорьевич.

– Тогда и обратились к царевне Елизавете Петровне, дщери Петра Великого, – паки подал голос Иван Чернышев.

– Вестимо, – подхватил Панин и встал, дабы пройтись и размять отечные ноги, – дочь Великого Петра, – продолжил он, – преданная православию и нашим обычаям, могла, как вы ведаете, при случае и русскую сплясать, слыла своей в казармах гвардейцев и никогда не отказывалась быть крестной матерью их детей. А главное, в глазах россиян дочь Великого Петра являлась законной и естественной претенденткой на престол.

– Я знаю, что тогда французы, наши первые соперники, знатно зашевелились, – заметил Захар Чернышев.

Панин, расхаживающий по кабинету, остановился и горячо воскликнул:

– Еще как зашевелились! Сподвигли шведов на очередную войну с нами, но, – граф язвительно улыбнулся, – генерал Ласси разгромил их армию! Французский дипломат, хитрый де Шетарди, стал уговаривать императрицу Елизавету, пойти на уступки земель разгромленным шведам, но наша императрица отказала им. По Абосскому миру к России отошли города Вилманстранд, Фридрихсгам и Нейшлот. Границу, стало быть, отодвинули от Петербурга. Отношения с Францией обострились до такой степени, что, по сю пору, наши страны не поддерживают официальных связей.

Потемкин запальчиво и горячо заметил:

– И не худо без них живем! Наш Петербург краше и по всем статьям лучше их Парижу!

– Но, – Панин поднял палец, – когда наглый Фридрих, со своим военным талантом, оттяпал земли соседей, то поневоле возник немыслимый ранее союз Австрии, Франции и России.

– И каждая из оных государств не любила, и по сю пору не любит, другую, – заметил с насмешкой Захар Чернышев.

Панин, укоризненно посмотрев на Чернышева, сказал:

– Согласен, но чего поневоле не сделаешь, когда видишь, как обнаглел сосед по имени Людовик.

Фон Визин, тряхнув своим кудрявым чубом, с усмешкой молвил:

– Помню, как возмущалась императрица, когда наша, союзная тогда Франция, терпевшая везде поражение, писала своему послу Брейтелю, что нужно опасаться в равной мере последствий слишком большого влияния или слишком большого успеха русских в той войне. Каково?

– Ха-ха, – хохотнул смешливый Иван Чернышев.

– Ему предписывалось, – Никита Панин остановился, закатил свои большие груглые глаза и наизусть процитировал: «если позволят обстоятельства… остановить успехи армии России». Сие в то время, когда сами французы, наши союзники, терпели поражение за поражением на поле боя!