Екатерина Великая. Завершение Золотого века

«Благодаря Бога опасность миновалась, и мне легче. Я не уповал уже Вас, матушка родная, Всемилостивейшая Государыня, видеть».

В следующем письме императрица писала, обращаясь к Александре Васильевне:

«Из письма вашего от 27 сентября вижу я, что князю есть полегче; но совсем тем я весьма беспокойна о его состоянии. Пожалуй, останься с ним, а пуще всего, чтоб во время продолжительного выздоровления поберегся».

Изредка, избавившись от сильных болей, Светлейший князь говорил с горечью:

— Место сие, от малярийной эпидемии наполненное трупами человеческими и животных, более походит на гроб, нежели на обиталище живых, не город, а огромный гроб!

Александра Васильевна, не отрывая от него тревожных глаз, соглашалась:

— Да, место ужасное. От эпидемии толико людей ушли из жизни, надобно всем людям и нам ехать отсель подалее, дядюшка дорогой.

Александра Васильевна уговорила его ехать из Галаца в Яссы, где находились лучшие врачи его армии. Доктора Тимман, Массо и штаб-лекарь Санковский делали все, что от них зависело, дабы облегчить его страдания. Большой любитель хорошо поесть, князь согласился полностью соблюдать диету.

Болезнь отпустила его, но ненадолго. Она, паки возобновившись, усилилась, и ему стало совсем плохо, его стоны надрывали сердце и наводили печаль на его приближенных. За трое суток до дня своего рождения, князь Григорий Потемкин причастился, в ожидании смерти. Для его окружения наступили черные дни, все они были не в себе. Но князь все еще жил. Приступы участились и мучительные боли не оставляли его, но он категорически отказывался от каких-либо лекарств и подолгу молился. Василий Попов и Александра Браницкая, как и некоторые другие, спали в одной комнате с ним. В редкие минуты, боль стихала, и князь обращался к ним слабым голосом:

— Конец мне, нет никакой надежды на выздоровление…

— Григорий Александрович, ну зачем вы так, — отвечал Попов, — всяк больной, лечится, потом выздоравливает.

— Едва ли я выздоровею, любезный друг мой, Василий Степанович, — сокрушенно, шелестящим голосом, возражал князь, — колико уже времени, а облегчения нет, как нет. Но, да будет воля Божия!

— И слышать не хочу, — с укором, горячо возражала племянница, нежно поглаживая ему руки — вам еще жить да жить, вы надобны всем нам и нашему отечеству, поелику, извольте не допускать таковых мыслей в голову, дядюшка милый наш!

Светлейший князь мучился непрерывным жаром и головными болями. Но, несмотря на свое болезненное состояние, с Божьей помощью, он следил за ходом переговоров, посылал визирю подарки, передислоцировал армию на случай продолжения войны и докладывал Екатерине, что флот благополучно вернулся в Севастополь. Не прекратил он заниматься и польскими делами: тайно вызвал к себе своих союзников — генерала артиллерии польской армии Феликса Потоцкого и фельдгетмана Северина Ржевуского, дабы сообщить им о намерениях императрицы.

К концу сентября состояние Потемкина паки ухудшилось. Он начисто забыл обо всех своих привязанностях. На память приходила токмо та, которая не оставляла его с первого дня их знакомства. Григорий Александрович, и особливо Екатерина Алексеевна, как будто чая наверстать упущенное время, пуще прежнего, часто писали друг другу о своих чувствах, изъясняясь самыми теплыми словами любви.

В Яссах продолжала свирепствовать малярия. Большинство больных поправлялись после нескольких дней озноба и бреда, но Потемкину, за которым неотлучно смотрел его доктор Массо и ухаживала племянница, графиня Александра Браницкая, лучше не становилось. Государыня Екатерина Алексеевна желала следить за ходом его болезни так, будто он находился в соседних комнатах Зимнего дворца. Но курьеры преодолевали расстояние между Яссами и Петербургом за семь-двенадцать дней, и ее письма всегда опаздывали: когда она думала, что ему лучше, он снова ослабевал — и наоборот. Она строго приказала Василию Попову посылать ей ежедневные отчеты о состоянии князя. Ко дню рождения Светлейшего князя, она писала: