Екатерина была благодарна графу Симолину, что он, за щедрое вознаграждение, добыл шифр, которое употребляло французское посольство в Петербурге при переписке со своим начальством, а такожде особый шифр, которым министр пользовался при переписке с Петербургом. Опричь того, граф сообщал, что за деньги можливо получать все от депутатов епископа Оттенского, господина Талейрана и господина Мирабо.
Со смешанным чувстом злорадства и тревоги Екатерина читала депеши молодого дипломата Женэ своему министру. Что токмо она из них не узнавала! И то, что все королевские дворы боятся французской революции, и что многие русские люди приветствуют французскую революцию, и, что ее собственный внук одобряет парижские преобразования, и, что бабушка, то есть сама императрица, объяснила ему достоинства конституции, но, якобы, велела молчать. Молодой, горячий дипломат-республиканец, который не допускался ко двору, рассуждал о трех видах возможной революции в России, но легкомысленно прямо называл своих тайных агентов по именам и сообщал такие подробности разговоров Екатерины, что ей не стоило труда легко выявить изменщиков.
Она отослала через Берлин письмо одному из французских принцев, презрительно отзываясь о страхе Пруссии перед революционной Франции, прекрасно зная, что немцы тайно его распечатают и прочтут. Екатерина нервничала и злилась на нерешительных, нерасчетливых, безыдейных сторонников гонимого короля. Сам король делал неверные шаги во всех отношениях.
— Можливо ли помогать такому монарху, коий сам свою пользу не понимает? — не единожды восклицала Екатерина.
Граф Зубов, высокомерно отмечал:
— Стало быть, толстому Людовику недосуг раздумывать на бесполезную материю, государыня-матушка!
Осень девяносто первого года была совсем неприветливая, соответствующая настроению Екатерины, которое было необычно тяжелым и печальным из-за болезни князя Потемкина. Резко похолодало. Дождь то накрапывал, то лил, как из ведра. Екатерина мерзла в хорошо натопленных покоях дворца то ли от постоянного беспокойства, то ли от новой непонятной болезни. В один из дождливых сентябрьских дней, перед самым сбором в Эрмитаже, граф Зубов докладывал императрице:
— Прибыл граф Валентин Эстергази, посланник французских принцев, бежавших из своей страны, и просит представить его вам, Ваше Величество.
— Просите его, граф, — позволила государыня.
Как всегда Екатерина обаяла нового человека своей простотой и непринужденностью. Она видела, что граф очарован. Он передал ей письмо от принца д’ Артуа и документы, по которым она могла бы составить себе понятие о положение принцев, братьев короля, и об их планах. Вкратце, принц д’Артуа просил императрицу побудить берлинский и австрийские дворы сосредоточить свои войска на границе с Францией, дать русские войска для совместных действий со Шведами у берегов Франции и, конечно, снабдить их деньгами.
Ея Величество Екатерина Алексеевна пригласила графа Эстергази присутствовать в собрании Эрмитажа, кое начиналось через колико минут. Граф с радостью принял приглашение. Первыми прибыли графы Кобенцель и Сен-При с бароном Штедингом, шведским посланником, кои были представлены посланнику. Засим начали съезжаться обычные посетители Эрмитажа. В их числе находился граф Строганов, госпожа Протасова с двумя племянницами с коими граф Валентин Эстергази встречался в Париже. Всего прибыло около пятнадцати человек. Императрица представила посланника обер-церемониймейстеру Малого двора графу Пушкину-Мусину и своим внукам, обоим Великим князьям, которые были, на удивление графу, во фраках, с незавитыми волосами и без пудры. Императрица уделяла внимание посланнику во весь вечер. Как всегда, она коснулась в разговоре своего города, и была приятно удивлена, что граф, не успев приехать, уже посетил главные кварталы столицы, чем весьма расположил ее к себе.