Екатерина Великая. Завершение Золотого века

Записки императрицы:

Как был обрадован маленький Александр Рибопьер игрушкой, кою я ему подарила: это механическая игрушка, когда ее заводишь, то олень бегает, собаки лают и гонятся за ним, егеря скачут на лошадях, один из них трубит в рог. Толико было восторга и благодарности от малыша! С ним весьма интересно разговаривать: в семь лет он весьма толковый мальчик. Маленький Рибопьер весьма откровенен и непринужден, ничего не трогает и не просит. Совсем не таков его однолетка Валентин Эстергази. Сегодни я пригласила Александра в Эрмитаж.

* * *

После своего дня рождения Григорий Александрович проснулся с тяжелой одышкой. Поднялась температура. Пока адъютанты и доктора решали, что делать, Светлейший князь Потемкин написал свое последнее собственноручное письмо государыне:

«Матушка Всемилостивейшая Государыня!

В теперешнем болезнию изнуренном состоянии моем молю Всевышнего да сохранит драгоценное здравие твое, и повергаюсь к освященным Вашим стопам

Вашего Императорского Величества

вернейший и благодарнейший подданный

Князь Потемкин Таврический

Матушка, ох как болен».

Написав сии строчки, он перестал узнавать окружающих, а засим потерял сознание. В течение девяти часов врачи не находили пульса. В середине следующего дня, очнувшись, он увидел у постели своего друга, генерал-маиора Михаила Леонтьевича Фалеева, токмо приехавшего, из любезного им обоим, города Николаева. Несмотря на сильные боли, князь все же был весьма рад послушать рассказ Фалеева о строящемся Николаеве. Они проговорили весь день, и Потемкину страстно захотелось увидеть свой любимый Николаев. Он настойчиво потребовал отвезти его туда. Выезд назначили на следующее утро. Проведя бессонную ночь, он поминутно спрашивал который час и все ли готово. Желая оттянуть отъезд, ему отвечали, что нет лошадей, дескать, их отправили на водопой. Князь понял, что его обманывают и рано утром, несмотря на сильный туман, он объявил, что пора отправляться. Его положили в кресло и перенесли в большую шестиместную карету. Он продиктовал Василию Попову последнее письмо Екатерине:

«Яссы. 4-го октября 1791 году

Матушка Всемилостивейшая Государыня. Нет сил более переносить мои мучения. Одно спасение остается оставить сей город, и я велел себя везти в Николаев. Не знаю, что будет со мною.

Вернейший и благодарнейший

Подданный

и приписал внизу:

Одно спасение уехать.»

И не подписал, понеже на подпись уже не хватило сил.

Генералы Попов, Энгельгардт, графиня Браницкая и другие приближенные растерялись, не зная, как поступить с сильно изможденным, едва живым больным.

Перед отъездом в Николаев, князь Потемкин приказал Василию Степановичу Попову остаться на месте на некоторое время в рассуждении начинающихся с турками конференций. Рейс-эфенди и драгоман Порты, Мурузий, были больны, но как уже они теперь на ногах, то через день собирался первый съезд. Посему, Василию Степановичу Попову надобно было способствовать всему, что токмо возможно будет употреблено к скорейшему совершению мирного договора.

Светлейший князь уезжал, а верный ему, Василий Попов, в крайнем беспокойстве, все ходил вокруг кареты, заглядывал в нее, поправлял теплый плед на князе, проверял наличие воды, съестного и прочего. Наконец, в восемь часов утра поезд из нескольких карет, в коих находились камердинер Секретов, обер-кригскоммиссар Михаил Фалеев, графиня Александра Браницкая, генерал-поручик Голицын, — генерал-майор Львов, конногвардеец Кнорринг и лекари Массо, Тиман и Санковский, тронулся в путь. Не медля, Василий Попов отписал государыне, сообщая, что удерживал курьера до утра, дабы сообщить Ея Величеству. Среди прочего он сообщал: