Екатерина Великая. Завершение Золотого века

«…теперь имею счастие донести, что Его Светлость прошедшую ночь провел до первого часу спокойно и раза два засыпал по получасу, но потом часто жаловался на слабость и что все кости болят. Сие он и вчера чувствовал к удовольствию медиков, находящих в том хорошей признак. Нетерпеливость ехать так была велика, что едва стало разсветать, то Его Светлость приказал положить себя в коляску и в седьмом часу утра благополучно в путь отправился».

* * *

В дороге в верстах сорока от Ясс, Светлейшему князю стало невыносимо плохо. Стеная и кривясь от боли, он прохрипел:

— Будет! Остановитесь! Теперь, некуда ехать, я умираю, выньте меня из коляски, я хочу умереть на поле.

Неподалеку от молдавского села Рэдений Веки, карету остановили. Все выскочили из своих карет и окружили княжескую карету. Князь Таврический держал в дрожащих ослабевших руках всегдашнюю свою спутницу — Святую икону, лобызал ее, обливал слезами и рыдал, взывая: «Боже мой, Боже мой!»

Его положили на траву. Кто-то немедленно постелил ковер, его бережно переложили, принесли под голову кожаную подушку. Князь стонал, однако казался покойнее. Он попросил спирту, намочить оным голову, и, полежав более трех четвертей часа, зевнув раза три, так покойно умер, что никто и не заметил, что Светлейший князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический уже отошел в мир иной. Казак из конвойных, первый сказал, что князь отходит, и закрыть бы глаза ему.

— Что ты говоришь! — разгневанно крикнула графиня Браницкая, — не мешай Светлейшему князю отдыхать.

Кинувшись к князю, и, поняв, что тело его холодеет, с плачем, она, бросалась на него, старалась уверить себя и всех, что он еще жив, тщилась своим дыханием согреть охладевшие уста. Все окружающие, в ужасе и отчаянии, простирали к нему руки, хватались за голову, и, закрывая лица, зажимая рты, не сдерживаясь, навзрыд громко плакали.

Когда всем стало ясно, что Светлейший князь отошел в мир иной, стали искать по всем карманам империала. Все тот же казак подал медный пятак, которым и сомкнули глаза покойному. С трудом успокоив рыдающую, почти в бессознательном состоянии, графиню Браницкую, сей же час, после кончины князя, остывшее тело Потемкина повезли обратно в Яссы для вскрытия и бальзамирования, которое произвели в апартаментах упокоившегося князя, во дворце господаря Григория Гики. Органы брюшной полости оказались чрезмерно «влажны», печень увеличена; врачи констатировали разлитие желчи. Никаких признаков отравления не обнаружилось. Скорее всего, организм был истощен лихорадкой — тифозной либо малярийной — в сочетании с геморроем, злоупотреблением вином и переутомлением, — но едва ли токмо в том крылась причина смерти. Роджерсон, опираясь на симптомы, которые описывал Попов в своих отчетах, посчитал, что у князя была, опричь всего, и пневмония.

Тело его было бальзамировано, внутренности положены в специальную шкатулку, сердце — в золотую урну.

Между тем, в связи с таковым неожиданным исходом продолжительной болезни Главнокомандующего армией, свита Потемкина пребывала в полной растерянности. Генералы перессорились, тщась определить, кому командовать армией вместо представившегося Светлейшего князя Григория Александровича Потемкина. Тело покойного, его наследство, письма Екатерины, а такожде вопрос о войне или мире — все ждало решений императрицы. За несколько дней до смерти, Потемкин отправил приказ о передаче командования армией генералу Михаилу Васильевичу Каховскому. Но он находился в Крыму, посему командование взял на себя старший по армии генерал-аншеф Михаил Федотович Каменский. Однако, уже через два дня после кончины князя, приехал генерал Михаил Каховский. Генерал Каменский не желал уступить ему, но, в конце концов, была исполнена воля покойного Светлейшего князя.

Последние два письма Екатерины уже не застали князя в живых. Василий Попов вскрыл последнее за третье октября и со слезами прочел:

«Письмы твои крайне меня беспокоят, хотя вижу, что последние три строки немного получше написаны и доктора уверяют, что тебе получше».

В письме Василию Попову, она благодарила его за подробные известия и просила писать почаще.

В день смерти князя Потемкина, Попов писал Екатерине: