Екатерина Великая. Завершение Золотого века

— Наш новый-то, маленький император, все теперь делает навыворот, супротив покойной императрицы, — морща красивый носик, желчно заметила Ольга Александровна. — Всех Екатерининских орлов и их птенцов, он безжалостно отправляет в отставку, а тех, кои были в острогах, али в изгнании, приближает к себе. Сказывают, вернул Радищева и Новикова, дал графское достоинство своему брату Бобринскому. Уитворт и все иностранные дипломаты поражаются его показной бесстыдной ненависти к покойной матери.

Граф Николай сухо сообщил:

— Два дни назад, новый император ввел полк своих черноногих солдат и поздравил их в Гвардию. Жаловал всех орденами Святой Анны. Намедни дал им гвардейские чины. Андреевскую ленту с брильянтовой звездой вручил митрополиту Гавриилу, а архиерею Казанскому — Александровскую ленту.

Слушавший и глядевший тяжелым взглядом исподтишка, то на одного, то на другого члена своей семьи Платон, глухим, срывающимся голосом заметил:

— Зато изволил приказать опечатать дела вашего брата, Светлейшего князя Зубова Платона. И неизвестно, как поступит с вашим младшим братом Валерианом. Сказывают, Павел пожелал вернуть его назад с войском. Притом, оставил его без адъютантов в таком положении, что его могли бы просто убить. Благо, генерал Гудович ослушался приказу императора и остался со своим окружением при Валериане. Теперь неизвестно как оное обернется на карьере Гудовича.

Граф Дмитрий Александрович, дабы поддержать брата, подмигнул и, дружески похлопав Платона по плечу, заметил:

— Быть бы живу, а остальное, Платон Александрович, можливо пережить. Авось с Валерианом, героем двух войн, ничего не случится.

Старший брат, Николай, дабы немного разрядить обстановку, обратился к Платону:

— Слыхал, что безобразник, граф Федор Гаврилович Головкин, кстати, твой Платоша, бывший первый друг, открыто компрометировавший королеву Неаполя, тоже извлечен из ссылки в Лифляндии.

Платон никак не среагировал, токмо досадливо отвернул голову. Дмитрий Александрович насмешливо заметил:

— Бедный, красавчик, князь Федор! Так рвался из Перно! Вот и осуществилась его мечта!

— Посмотрим, как долго его будет терпеть наш необузданный Павел. У Федора-то, язык без костей, — заметил Николай Александрович.

— Он и сам про себя сказывал: «язык мой — враг мой: прежде ума рыщет, беды ищет», — вяло отреагировал Платон.

Граф Николай Александрович, мрачно поделился еще одним известием:

— Наш герой, Петр Румянцев, сказывают, слег и не встает, когда узнал, что умерла государыня, а на престол взошел Павел. Ведь он, такожде, как и Николай Репнин, и Безбородко, и наш Платон, подписывал документ о восхождении Александра, а не Павла.

— Думаешь, с испугу слег? — спросила Ольга.

— Мыслю: от переживаний. Он тоже не хотел для России Павла.

— А кто его хотел, опричь неотесанного солдафона Аракчеева? — с мрачной иронией переспросил граф Николай.

— Весь город и вся Россия плачет по государыне, — молвил Платон. — А адмирал Шишков так и сказал: «Российское солнце погасло».

— Однако есть и всякие мерзкие пасквили на ее счет, кои распространяются в народе, — заметила Ольга.

Платон вспыхнул:

— Ты о жеребцах и польском карлике?

Николай, сделав гримасу, ответствовал:

— Успокойся, Платон: кто из нормальных людей поверит сему? К тому же, — добавил он со смехом, — уверен, ты едино стоишь двух жеребцов.

Сестры засмеялись. Платон, осердившись, покрутил пальцем у виска. Все замолчали.

Граф Дмитрий, слыша их диалог, усмехнулся:

— Она была поистине солнцем, — заметил он. — Я бы назвал годы ее правления — Золотым веком России!

— Поистине — золотым! — живо поддержала Ольга так, что все удивились, понеже она весьма редко отзывалась о ком-то сердечно.

— А вы слыхивали, что сказал другой известный старик? — обратился ко всем Платон.

— Кто?

— Граф Кирилл Разумовский. На вопрос нашего Завадовского, что бы он хотел передать новому императору, граф ответил: «Скажите ему, что я умер». Каково?

Все Зубовы, кто скептически, кто язвительно, захихикали.

— Да многие хотели бы умереть, токмо бы не видеть оного дерганного заморыша! Чует мое сердце, — не долго ему править, — изразился за всех граф Николай Александрович.

— Может и таковое статься, — заметил Дмитрий. — Сказывают, все Петербургские казармы плакали, когда узнали, что государыня умерла. А они — сила!

Николай, сделав недовольную гримасу, изрек:

— Вот Павел и лютует теперь: заставил солдат русских вернуться к прусской форме, косичкам, пудре и тому подобное! Смешно сказать: требует носить токмо треуголки, а круглые шляпы запретил.

Ольга Александровна фыркнула:

— Ужас! К прусской форме… Потемкин в гробу перевернулся!

— Все потихоньку ненавидят императора, — тихонько молвила одна из сестер.

Ольга Александровна возразила ей:

— Ну как же, все? А Екатерина Нелидова? А опричь нее — Мария Васильевна Шкурина, бывшая фрейлина императрицы? Они Павла всю жизнь обожали и обожают. Бедняга Шкурина мечется, не знает, к каковому берегу пристать.

— Сказывают, не ужилась с Мамоновым и Щербатовой, ушла в монастырь, хочет постричься, но император не позволяет.