В генваре Светлейший князь Потемкин-Таврический своим приказом назначил контр-адмирала Федора Федоровича Ушакова командующим флотом и военными портами под общим руководством Главнокомандующего. Стало быть, адмирал подчинялся токмо ему, Военному министру, князю Потемкину. Сие назначение отдавало в руки Ушакова не токмо все плавающие корабли, но и тыловые материи флота.
Светлейший князь с нетерпением ожидал разрешения императрицы о его прибытие в Петербург, даже указал в письме, что едет осматривать строение судов на Днепре, дабы быть поближе на пути петербургском, допрежь не придет позволение ее. Он получил ответное письмо, где Екатерина соглашалась, что встретиться и поговорить не то, что, конечно, письмами обмениваться, но находила его приезд преждевременным, понеже не был еще подписан, долго ожидаемый мирный договор с Портой. Вся страна крайне устала находиться в состоянии войны, поелику государыня советовала остаться, допрежь сам Главнокомандующий лично не подпишет с Портой мирный договор. Уж очень ей хотелось, как она писала, «вытянуть и вторую ногу из грязи и пропеть аллилуйя». Императрица Екатерина Алексеевна просила его подождать колико недель, дабы не упустить возможность подписать мир с турками, полагая, что после «измаильского потрясения» можно было ожидать, что султан, наконец, на оное пойдет. Однако недели шли, а турки мира не запрашивали. Князь нервничал. Не быв в Петербурге почти два года, ему не терпелось повидать Екатерину и самолично изведать, что происходит при дворе. Его люди доносили, что новый фаворит государыни далеко не простак. Да и сам князь спиной чувствовал, что молодой любимец императрицы всячески тщится напакостить ему. Такового Светлейшему князю стерпеть было бы не можливо: какой-то щенок, едва вылупившись, смеет ставить ему палки в колеса! Нет, с оным следовало сериозно разобраться. Почти через месяц он получил от императрицы разрешение оставить войска и прибыть в Петербург: