«Друг мой любезный Князь Григорий Александрович. Ожидая с часа на час Генерал-Маиора Попова с подробными вестьми о взятьи Измаила, доныне нахожусь еще в невозможности за сие важное дело изъявить мою признательность к тебе и ко всем. Со вчерашним же куриером получила твое письмо от 15 генваря из Ясс. Не самые недоброхоты, хотя злятся, но оспаривать не могут великие тобою приобретенные успехи, коими Всевышний увенчал усердные и искусные твои труды и рачение. Что же оными не гордишься по совету моему, сие хвалю; и да не будет в тебе также уничижение, паче гордости. А желаю, чтоб ты веселился своими успехами и был приятен и любезен в своем обхождении. Сию задачу тебе выполнить не трудно, понеже тогда природный твой ум находит свободное сопряжение с твоим добрым сердцем. Ваши чувства ко мне — известны, и как, по моему убеждению это часть Вашего существования, то я уверена, что они никогда не изменятся; я у Вас никогда иных не знала. Господин Питомец мой, ты оправдал мое об тебе мнение, и я дала и даю тебе аттестат, что ты господин преизрядный, а пруссаки дураки злые. Я писала к тебе в предыдущем письме, что ежели дела не претерпят от твоей езды сюда, чтоб ты сам решился, когда ехать. Теперь вижу из твоего письма, что почитаешь нынешнее время, яко глухую пору. И так думаю, что ты уже в дороге, а сие пишу в запас, паче чаяния, ежели не поехал, и возобновляю тебе дозволение приехать, когда усмотришь, что приездом твоим дела не портятся. Когда Валериян Александрович приехал, тогда я думала, что за ним немешкотно Генерал-Маиор Попов будет, и сего я ожидала всякий день доныне, но не бывал. Прощай, мой друг сердечный, до свиданья.
Генваря 24 ч., 1791 г.»
Светлейший князь, получив дозволение ехать, желал все бросить и ехать, но не давала двинуться, не ко времени проявившаяся, грудная болезнь и кашель. Заботила его мысль, где же его секретарь Попов? Отчего так долго едет к Петербургу, когда его так ждет императрица? Потемкин, с небольшой температурой, все же разбирал депеши. В одном из них сообщалось о том, что в Царьград от визиря послан был рейс-эфенди с предложением о мире, но чуть султан Селим не отрубил ему головы. Посланник султана отправлен в Берлин с вопросами. С его возвращением, даст Бог, решится, чему быть. В другой депеше сообщалось, что народ в турецкой столице, узнав о взятии Измаила, было взбунтовался, но по повелению султана, базары были заперты, вино конфисковано, собрания запрещены — и тем все укротилось. Потемкину донесли, что никто не смеет говорить с султаном, коий теперь пьет не в меру.