Екатерина Великая. Завершение Золотого века

Князь, препоручая команду князю Репнину, заготовил реляцию с полным предписанием. Екатерине он паки написал короткое письмо, что едет ненадолго, и сам возвратится скоро к армии, не имея никаких других нужд, как увидеть Ея Величество и доложиться по делам. Не удержался похвалиться, что из пленных шведов склонил более двухсот из них остаться в подданстве Ея Императорского Величества. Что поселил лучших мореходцев и мастеровых в шведской колонии на Днепре, что есть охотники остаться в России и среди турок. Сообщил, что для лучшего их управления способен бригадир Салиг-Ага. Похвалился князь такожде и тем, что получил весьма милостивое письмо от цесарского императора, опричь того, многие поздравления из Вены. В Галиции и Австрии народ, услышав, что он едет, собирается встречать его. Пусть знает государыня, как ценят его чужие народы. Не оставил без аттенции он и графа Суворова, дерзость которого он, однако, не принял близко к сердцу.

«Естьли будет Высочайшая воля, писал он государыне, — зделать медаль Генералу Графу Суворову, сим наградится его служба при взятии Измаила. Но как он всю кампанию один токмо в действиях был из Генерал-Аншефов, трудился со рвением ему сродным и, обращаясь по моим повелениям на пункты отдаленные правого фланга с крайним поспешением, спас, можно сказать, союзников, ибо неприятель, видя приближение наших, не осмелился атаковать их, иначе, конечно, были бы они разбиты, — то не благоугодно ли будет отличить его гвардии подполковника чином или Генерал-Адъютантом.»

Потемкину казалось, что императрица не очень-то милостива к нему и не хочет его видеть в виду того, что опасалась его намерений сместить Платона Зубова. Вестимо, ей того не хотелось: теперь она особливо не в том возрасте, чтобы менять любимцев. Совестно ей было даже не перед сыном, а перед подросшими внуками. Впрочем, возможно, немилость императрицы была связана с тем, что вопреки его настояниям, она упрямо не желала смягчать отношения с ненавистным прусским королем, к тому же, вероятно, ей не нравились слухи о его претензиях на польский трон, кои везде раздували его недруги, во главе коих стояла семья Зубовых. Князь Потемкин перехватил депешу из Польши, в которой русский посол, Яков Иванович Булгаков сообщал императрице, что «патриоты», взявшие верх в Сейме, добились заключению договора с Пруссией, по которому страны обязались помогать друг другу в случае войны.

Беседуя со своим адъютантом, генерал-поручиком Карлом Федоровичем Бауром, князь говорил:

— Любопытно, что за цели все-таки преследует новый прусский король? Теперь он в союзе с Польшей. Надобно скорее ехать в Петербург, следует поговорить с государыней, ибо не нравится мне вся оная возня. Боюсь, додумаются еще вместе собраться, да на наши границы покуситься.

Мысль сия преследовала его, и он отправил письмо Безбородке, коий исполнял должность главного директора почт Российской Империи, прося его о бдительности и тщательной перлюстрации писем. А сам засобирался в столицу, тем паче, что князь Зубов и в самом деле стал беспокоить Светлейшего касательно прочности его положения здесь, в Новороссии. Уж больно много внимания, как сказывают люди, императрица уделяет сему любимцу. Потемкин с отвращением подумал о слащавом хлыще, красавце Валериане, брате нового фаворита, коего, желая держаться подальше от подобных соглядатаев, он полтора месяца назад отправил к государыне с донесением о взятии Измаила. В конце концов, князь решил не медлить с отъездом в Санкт-Петербург.

— Карл Федорович, — позвал он своего флигель-адъютанта. Тот сразу же вошел в комнату.

— Собираемся! Едем в Петербург!

На вопрос Баура, для чего так резко собираться, он ответствовал:

— Сделался я не здоров зубами, следует ехать в столицу зубы дергать. Наведи, Карл Федорович, порядок в бумагах и едем!

Карл Баур ведал, о каких зубах говорил Светлейший князь: бороться с фаворитом государыни Платоном Зубовым и его семейством. Но, ведал он и то, что у князя имелись более серьезные заботы: Фридрих Вильгельм собрал в Восточной Пруссии войско почти в девяносто тысяч, а аглинский лорд Хоуд снарядил в поход около сорока линейных и тридцати вспомогательных судов. Посему князю Таврическому было о чем поговорить с императрицей.