Екатерина Великая. Завершение Золотого века

Однако, рассматривая с Советом различные сообщения о сложившейся обстановке в мире, императрица Екатерина Алексеевна, полагала, что, мирясь после войны, с турками, Россие должно оставить за собой Очаков, и граница с ними должна проходить по Днестру. Но турки, ни на что не соглашаясь, даже и на уступку Тавриды, хотели продолжать войну вместе с Пруссией и Польшей противу России. Мало того, король Прусский к тому был готов, и ждал токмо последнего отзыва Аглинского короля, который к тому был искренне наклонен. Было ясно, что Австрия не станет помогать своей союзнице, понеже ей обещан Белград, Данциг и Торунь. Екатерина, видя все сие коварство, использовала свой испытанный маневр: послала письмо к Циммерману в Ганновер по почте, через Берлин. Пусть перлюстрируют, пущай ведают, что турок никто из них спасти не сможет.

— Сыграет ли сие письмо желанную роль? — сомневался Безбородко.

Екатерина, будучи в хорошем настроении, задорно взглянула на своего кабинет-секретаря:

— Я, граф Александр Андреевич, таким образом, сменила француза, министра Шуазеля, переписываясь с Вольтером.

Вернувшийся из Стокгольма барон фон дер Пален, сообщил, что король Густав пригрозил, естьли данные ему в Вереле обещания о выплате Швеции субсидий не будут выполнены, он будет считать мирный договор аннулированным. Барон передал государыне доподлинные его слова: «Вы видите, Господин Пален, мои вооружения. Я не скрываю от вас, что оные будут употреблены в одну или в другую сторону».

Хотя посланник в Лондоне, граф Семен Романович Воронцов писал, что угрозы Шведского короля имеют целью «продать себя дороже», положение все же оставалось весьма сериозным. В начале весны Лондон и Берлин, в ответ на военные успехи России, собрались и достигли между собой соглашения о совместном ультиматуме, направленном Екатерине Второй с тем, что естьли она откажется удовлетворить их требования об условиях мира с Портой, при их, конечно, посредничестве, то они сами откроют военные действия. Аглинский премьер Питт обратился к парламенту с просьбой о кредитах для войны противу России. Британский флот начал, на самом деле, приготовления к войне.

Выслушивая все оные неприятнейшие сообщения о планах своих врагов, Екатерина приходила в негодование и тщилась сделать все возможное, дабы воспрепятствовать их планам. Иностранная Коллегия работала в поте лица. Старался и ее любимец — Платон Зубов, что особливо ей было отрадно: не все так плохо на белом свете! Другое дело, что в Коллегии давно все разобрались, что толку от упражнений Платона на оном поприще ровным счетом — никакого. Дабы рассеяться от непрерывных неприятностей, приносимых Иностранной Коллегией, Екатерина вместе с Зубовым и свитой, среди коей был граф Строганов, отправилась в Академию художеств, кою давным-давно не навещала, на что искренне обижался ее куратор, совсем состарившийся Иван Иванович Шувалов.

— За последнее время, — говорил дребезжащим голосом Иван Шувалов, — среди художников, вышедших из наших стен, есть такие известные художники, как Федор Рокотов, Дмитрий Левицкий, Владимир Боровиковский, Антон Лосенко.

Государыня Екатерина Алексеевна, в это время, прохаживаясь между рядами картин, вывешенных на стенах Академической галереи, оглядев все с примерной аттенцией, поведала:

— Сожалительно, но я не видела картин Лосенко. Сказывают, он мастер полотен по изображению сцен из Библии. А вот Федор Рокотов, автор моего коронационного портрета, доподлинный мастер. По моему разумению, все перечисленные вами художники — гениальны, Иван Иванович, — похвалила она художников-мастеров. Осчастливленный Шувалов, гордо поклонился. Засим, они зашли в мастерскую Левицкого, коий возглавлял в Академии портретный класс. В центральной части стены висела копия картины Прокофия Демидова, изображенного им в полный рост.

— Кто же вам, на ваш вкус, Иван Иванович, паче других по душе, — любопытствовал граф Александр Строганов. Шувалов на миг задумался, и, старчески быстро поморгав глазами, ответствовал:

— Мне, милостивый государь, все по душе, но, пожалуй, Рокотов нравится более других: в его портретах заметен внутренний, приватный мир изображенного человека.

Екатерина, благосклонно кивнув, поделилась:

— Великому князю нравится паче других — Боровиковский, коий собирается запечатлеть на холсте всех членов его семьи, он называет его «семейным» художником.

— О, да! Его картины изящны, нарядны и имеют в каковой-то степени скульптурную законченность, — согласно отметил граф Строганов.

Екатерина, со знанием дела, пристально разглядывала каждую картину в то время, как Платон Зубов, скучая, медленно передвигался вместе с нею, больше разглядывая носки своих башмаков.

Проговорив с Шуваловым и Строгановым об искусстве, скульптуре и архитектуре, Екатерина, наконец, душевно отдохнувши, вернулась в Зимний, дабы снова приняться за труды праведные.

* * *