Екатерина Воронина

— А мы его заставим, — весело сказала Катя, — поедемте. Очень интересно узнавать новые места… Так же как и новых людей…

— Чем же это интересно? — усмехнулась Ирина.

— Человек часто оказывается вовсе не таким, каким показался в первый раз, а гораздо лучше.

— А иногда и хуже, — сказала Ирина.

— Бывает и так, — согласилась Катя, — но это подтверждает, что первое впечатление ошибочно.

Так они и пообедали: Ирина глядя в тарелку, Катя — тщетно пытаясь добиться ее признания, Леднев — делая вид, что все в порядке, Галина Семеновна — подчеркивая, что с сегодняшнего дня она не более как обыкновенная домработница.

В коридоре, куда все вышли провожать Катю, Ирина стояла, прислонившись к косяку двери, запахнутая в свой яркий халатик. На лице ее была улыбка любезной хозяйки, которая рада гостям, особенно тогда, когда они уходят; Галина Семеновна, натянуто улыбаясь, говорила:

— И не посидели вовсе. А у меня чай готов. Попили бы чайку.

Подавая Кате пальто, Леднев смущенно и встревоженно заглянул ей в глаза.

Ирина и Леднев вернулись в комнату.

— Понравилась тебе Екатерина Ивановна?

— Ничего, симпатичная, — ответила Ирина, снова устраиваясь на диване и закладывая в углубление возле спинки фрукты и книги.

Леднев прошелся по комнате, придвинул стулья к столу, одернул скатерть, переставил две книги на этажерке.

— Ты влюблен в нее? — неожиданно спросила Ирина.

«Ну вот еще, что за глупости ты выдумываешь?» — чуть было не сказал Леднев. Но понял, что если скажет так, то не скоро еще сможет рассказать дочери правду.

Переставляя книги на этажерке, он ответил:

— Немного есть.

— Все влюбленные удивительно глупеют. Прямо на глазах.

Он засмеялся.

— Я выглядел дураком?.. Чем же?

— Это трудно объяснить. Ты смущался…

— Не ври.

— Правда. Я все видела. А она не то что недобрая или злая, а как тебе сказать… Откровенная очень… Правда, красивая… Вот увидишь — она тебе еще будет нотации читать, если уже не читает.

Он протянул руку, погладил волосы дочери.

— У нее, конечно, жестковатый характер, но она добрый и порядочный человек. И я бы хотел, чтобы ты с ней подружилась.

Она вдруг прижалась щекой к его руке, тихо спросила:

— Ты хочешь жениться?

Он откашлялся.

— До этого еще далеко…

Она вздохнула.

— Хочешь. Я вижу… — И, помолчав, прошептала: — Ведь нам было так хорошо вместе.

— Дурочка! Мы и будем вместе.

— Это уже не то…

— А когда ты окончишь институт, выйдешь замуж, уедешь, с чем и с кем я останусь? С Галиной Семеновной?

Он спросил шутливо, но этим вопросом подтверждал, что хочет жениться и что сегодняшний приход Екатерины Ивановны связан именно с этим, а не с чем нибудь другим.

Леднев думал о том, что свою жизнь отдал дочери, всегда опасался, что она может лишиться всего, к чему привыкла, среди чего выросла, может остаться одна, маленькая, беспомощная…

— Да, это верно, папка, — сказала Ирина. — Тебе надо жениться. Мне это не то что неприятно, а как тебе сказать… Чужая женщина будет ходить, распоряжаться, надо будет к ней привыкать…

Не оборачиваясь, она протянула свою тоненькую руку и погладила его волосы ласковым и нежным жестом, который так трогал его всегда. Вошла Галина Семеновна, начала накрывать к чаю, молча, с видом человека, которого считают в чем-то виноватым, но сам он этого не считает и готов дать отпор.

Галина Семеновна двигалась по комнате, сердито стучала дверками буфета, звенела посудой, возилась, копошилась, дожидаясь, когда с ней заговорят. Но с ней не заговаривали, и она, хлопнув дверью напоследок, ушла на кухню. Ирина сказала:

— Я только хочу, папка, чтобы она тебя любила и была преданна тебе. Так много неискренних людей…

— Тебе она кажется неискренней?

— Я не про нее говорю, а вообще. Она, наоборот, кажется мне человеком чересчур прямым… Но мне будет неприятно, если она станет тебя огорчать.

— Огорчать я себя не дам, — засмеялся Леднев. — Ты говоришь так, будто я уже решил. Ничего я еще не решил. Она хороший человек, я хочу, чтобы ты с ней подружилась. Она будет к нам приходить в гости, и тогда мы все обдумаем.

— Нет, папка… — Ирина снова прижалась лицом к его ладони. — Ты уже все решил.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Клара пришла к Ермаковым с Алешей, но не отпустила его гулять во двор с детьми, а держала возле себя: знала, что Ермаковы постесняются при ребенке говорить плохое о ней, а сама она сможет говорить о Сутырине что угодно.

— Отпустила бы Алешу погулять. Ни к чему ему взрослые разговоры слушать, — сказала Мария Спиридоновна.

— Ничего, — вызывающим тоном ответила Клара, с нарочитой заботливостью поправляя на Алеше воротничок, — он уже большой, все понимает, пусть знает, какой у него отец.

Клара располнела и обрюзгла. Выражение подозрительности, которое было на ее лице и раньше, теперь дополнялось выражением обиды — точно все были виноваты в ее неудачах. Клару сняли с работы и отдали под суд. Сообщить об этом она и пришла к Ермаковым.

— Запутали меня, — нервно говорила Клара. — Женщину легко запутать. Кругом завистники одни. Вот посадят меня, что с Алешей будет? Отец бросил, любовницу завел, ему и дела нет до собственного ребенка…