Екатерина Воронина

— Ничего, ничего. — Катя ловко подхватила Дусю и бережно опустила ее на землю. — Иван Каллистратыч — машину!

По-стариковски неуклюже Елисеев затрусил к телефону. Катя распоряжалась с таким хладнокровием, что работавшие на причалах грузчики и матросы даже не заметили, что произошло, и подошли только тогда, когда санитарная машина, ревя сиреной, въехала на участок и выскочившие из нее санитары положили Ошуркову на носилки.

— В гинекологическую пусть везут, — прошептала Соня Кате.

— А ты прямо как врач действовала. — Отдуваясь и вытирая голову платком, Елисеев с уважением поглядел на Катю.

Она ответила спокойно, даже равнодушно:

— Я когда-то работала медицинской сестрой.

— А что с ней?

— По-видимому, что-то женское…

— В порту всякое бывает, — сказал Елисеев, точно оправдываясь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Заканчивалась навигация, и все сводилось к одному — лихорадочному выбиванию процентов плана. И от этой лихорадки графики нарушались еще больше. Катя думала уже не о распространении своего опыта, а о том, чтобы этот опыт удержать хотя бы на своем участке.

На помощь Леднева она больше не надеялась.

Ей тяжело было сознавать, что он упорствует в своих заблуждениях и в глазах многих выглядит человеком, случайно попавшим на такой высокий пост. За этот пост он держится изо всех сил, и чем сильнее держится, тем меньше у него возможностей его сохранить.

Раньше Катю только забавлял его канцелярский педантизм, теперь он уже ей не казался таким невинным. За каждым словом, выражением, знаком препинания для Леднева стояла целая система служебных взаимоотношений. Главное — не быть битым, не попасть в историю, не иметь пятна, обладать безупречной биографией, главное — «как мы будем выглядеть». Он искренне считал свою репутацию чем-то вроде государственной ценности.

Для Леднева было бы лучше, если бы его назначили на практическую работу, начальником какого-нибудь небольшого порта, где он хлебнет горя и поймет, что такое настоящая жизнь. Катя все время возвращалась к этой мысли. Но высказать ее Ледневу не могла. Ей оставалось только ждать развития событий.

Но Леднев сам заговорил с ней.

После какого-то совещания в пароходстве Леднев подчеркнуто официальным тоном предложил Кате задержаться. Катя пересела в кресло у его стола.

Некоторое время Леднев молча, не глядя на Катю, перебирал бумаги, приводил в порядок стол после совещания. Уборщица выносила стулья, боком протискиваясь в узкий проем двери. Вера Всеволодовна, секретарь Леднева, с секретарской педантичностью разглаживала каждую бумажку и, просмотрев ее, отправляла в корзинку. Потом в последний раз обвела комнату внимательным взглядом квалифицированной секретарши — строгим, бесстрастным, не видящим ничего, кроме того, что ей полагается видеть. Наконец вышла и она.

— Вот что, Катюша, я хотел тебе сказать, — начал Леднев. — Допустим, и работник я плохой, и перестраховщик, и очковтиратель. Но ты меня полюбила как человека или начальника пароходства? А если бы, допустим, был бы я агрономом… Тогда мои деловые качества тебя бы не касались, ты бы просто о них не знала, и все было бы хорошо и прекрасно. Значит, беда в том, что мы служим в одном ведомстве?

— Не знаю, Костя, не знаю, — устало ответила Катя. — Что было бы, если бы… Я не могу так рассуждать. Случилось, что мы работаем вместе. Ты весь передо мной. Как я могу уйти от какой-то стороны твоей жизни? Ведь это и моя жизнь…

— Ну-ну, — примирительно сказал Леднев, — не раздражайся. Я все же начальник пароходства, имею право задавать тебе вопросы, тем более служебные, а?

Катя пожала плечами.

— Ты спрашиваешь, я отвечаю.

— А раздражаться зачем? Я-то говорю спокойно. Допустим даже, я не прав. Зачем же взвинчиваться?

Что она могла сказать Ледневу? Все бесполезно, его не переубедишь. Эти споры надоели. Она делает свое дело и будет делать его дальше.

— Когда ж ты, наконец, переедешь ко мне? — спросил вдруг Леднев.

Катя исподлобья посмотрела на него:

— Когда я стану твоей женой, мной будет легче управлять?

— Конечно, — рассмеялся Леднев.

— Ах, Костя, Костя, — печально проговорила Катя, — ты все шутишь… А я, если и волнуюсь, то только за тебя. За нашим спором стоит что-то гораздо большее. А что — я не знаю.

Леднев добродушно улыбнулся.

— Поженимся — разберемся. Только не принимай все так близко к сердцу. Я знаю: ты последнее время разочаровалась во мне…

— Это не то слово, — запротестовала Катя.

— Во всяком случае, тебе кажется, что я в чем-то не прав, что у меня не та линия, что я не решаю главных вопросов и так далее и тому подобное… Но не станешь же ты утверждать, что я мешаю тебе делать то, что ты считаешь нужным и правильным?! Ты начала скоростную погрузку — разве я тебя не поддержал? Ну, а права думать никто не может у меня отнять!

Его оружием была терпимость. Катя тоже должна проявить терпимость — это единственная возможность сохранить их отношения, сберечь их любовь.