Екатерина Воронина

— Что новенького, Сергей Игнатьевич? — спросила Катя. — Рассказывайте.

— О чем рассказывать? — печально проговорил Сутырин. — Дела все старые…

— Я слыхала, у вашей бывшей жены неприятности, — сказала Катя, поглядывая на грустное лицо Сутырина. Про таких, бывало, бабушка говорила: «Его только ленивый не обидит».

— Да. есть. Растрата…

Катя покачала головой.

— У вас оформлен развод?

— Нет еще.

— Она не согласна?

— Так как-то. Не говорили толком.

— Не хотелось возиться.

— И это было…

— Процедура неприятная, — согласилась Катя, — но если уж ее все равно не миновать, то чем скорее, тем лучше.

— Слабость наша, — усмехнулся Сутырин, глядя в сторону.

Стараясь не упустить нить, которая могла привести их к разговору о Дусе, Катя сказала:

— Такая слабость потом оборачивается против нас самих.

— Всего не предугадаешь, — ответил Сутырин, — так вот получается. — Он остановился, виновато улыбаясь, сказал: — Дальше не пойду. Надо на судно возвращаться.

Но Катя вовсе не была намерена оставить разговор незаконченным:

— Вы никому ничего не хотите передать, Сергей Игнатьевич?

Он пробормотал:

— Кому это?

— Ермаковым, Ошурковой…

— Да нет, чего передавать…

Катя взяла его за руку.

— Сергей Игнатьевич! Вы мне позволите говорить об этом?

— Чего же, говорите.

— Я не имею права вмешиваться в ваши дела. Да я и не знаю толком, что произошло между вами. Но я хочу вам сказать: Дуся Ошуркова достойный человек и достойная женщина, поверьте мне, я тоже женщина и понимаю эти вещи… А то, что было когда-то, — стоит ли об этом думать! Жизнь надо подчинять будущему, а не прошлому… А прошлое уже позади, и хорошее и плохое — все прошло…

— Не всякое забывается, — мрачно сказал Сутырин.

— Неправда, Сергей Игнатьевич, неправда!

Катя положила руки на плечи Сутырина, повернула его к себе. Сутырин смущенно улыбнулся.

— Надо помнить все хорошее, а не все плохое, — заговорила Катя. — Ошибки у всякого были и есть. Разве ваша женитьба на Кларе не ошибка? И у Дуси были ошибки. Так что же, кончена жизнь? А вы думаете, у меня их не было? Если бы у меня не было в жизни ошибок, так, может быть, я и до тридцати лет в девках бы не сидела.

— Спасибо вам за доброе слово, Екатерина Ивановна, — сказал Сутырин, — только тяжело все это. Глаза бы не глядели.

— Тяжело. А то, что дается легко, ничего и не стоит.

Он молчал.

— А помните, Сергей Игнатьевич, — спросила Катя, — когда-то еще на «Амуре» мы говорили о Жене Кулагине?

Сутырин улыбнулся своей доброй улыбкой.

— Так ведь много чего говорили. Разве все упомнишь?

— А я вот помню. Вы говорили, что людей надо понимать, жалеть, в общем, что-то в этом роде.

— Может быть, и говорил.

— Вы тогда показались мне очень добрым человеком. Почему же сейчас, когда есть женщина, которая заслуживает и вашей доброты, и вашего внимания, вы отказываете ей и в том и в другом?

Сутырин ничего не ответил. Катя продолжала:

— А я вам скажу почему. Тогда это не задевало вас лично, а сейчас задевает.

— Вот видите, — мрачно проговорил Сутырин, — вы Женьку не прощали, а хотите, чтобы я Дусю простил.

— Дусю нечего прощать, — жестко ответила Катя, — Дуся перед вами ни в чем не провинилась. Вы подумайте о том, простит ли она вам то зло, которое вы ей теперь причиняете. Вы можете ее любить или не любить — дело ваше. Но оскорблять ее вы не имеете права. А вы это сделали. Ударили человека по больному месту.

Он смущенно пробормотал:

— Может, что в сердцах и сказал, только зла не хочу. А что касается остального, так через это я перейти не могу, и жизни у нас не будет.

— Это вопрос другой, — сказала Катя, — вы можете разойтись с ней. Но лишать ее своего уважения вы не должны. Она сейчас на хорошем, правильном пути, и не надо ей мешать. Поддержать ее надо.

Он сказал, улыбаясь:

— Наговорили вы обо мне, Екатерина Ивановна, всякого… А все же хорошо с вами, на сердце легче… Только идти мне надо, сейчас отправляться будем.

— Ну-ну, — Катя протянула ему руку, — не обижайтесь.

— Зачем же…

— И советую: как в порт снова придете, зайдите к Дусе и поговорите с ней, просто поговорите.

Он сказал:

— Нет уж, что сломано — того не склеишь.

Одинокий человек, прикасаясь к чужой судьбе, перестает быть одиноким. В Дусе Ошурковой, в ее преображении Катя видела главный результат того, что она делала у себя на участке: то человеческое, что является целью и смыслом наших усилий.

Но чем могла она помочь ей сейчас? Она поговорила с Сутыриным и будет говорить еще. Говорить об этом с самой Дусей она не могла, не находила нужных слов для такого разговора.

Как-то проходя с Елисеевым по участку, Катя увидела у крана Дусю и Соню Ермакову. Катю поразила бледность лица Ошурковой, и она спросила:

— Что с вами, Ошуркова, вы нездоровы?

— Ничего, — тяжело дыша и странно глотая воздух, ответила Дуся, — вот сейчас…

— Больна она, больна, Катюша. В больницу ее нужно, скорее, — озабоченно проговорила Соня.

Дуся болезненно поморщилась.

— Не слушайте ее, Екатерина Ивановна…

— Это ты ее не слушай, — перебила Соня, — видишь, с ног валится.

— Да нет, — вдруг оседая, пробормотала Дуся, — вот только…