Екатерина Воронина

— А кто родом из Дмитриевых гор, тех всех «кудесниками» зовут. Пароход такой был — «Кудесник», давно, в наше еще время, — медленно и несколько нараспев начала Екатерина Артамоновна, подразумевая под «нашим временем» те годы, о которых слышала от дедов и прадедов. — Ну вот… Пароход этот дровами отапливался, машина на дровах работала заместо мазута. А мужики с Дмитриевых гор те дрова поставляли. Хозяин-то прижимист был, денежку платить ой как не любил, ну и задолжал мужикам за дрова. Вот подходит «Кудесник» к Дмитриевым горам: «Грузи, мужики, дрова!» А мужики капитану: «Долги платить надо!» А капитан им, мужикам: «Погрузите — рассчитаюсь». Что будешь делать! Погрузили они эти дрова — давай теперь расчет. А капитан им заместо денег гудок! Прощайте, мол, люди добрые! «Как такое?! По какому праву?» Дмитриевские мужики упрямые, за чалки уцепились: «Не пустим пароход, пока полного расчета не будет». И держат те чалки всей деревней. Смех! Ну, капитан скомандовал: «Полный вперед!» Они все с чалками этими в воду и попадали, и стар и мал… Думали пароход за чалку удержать, такие несообразные. С тех пор их «кудесниками» и зовут.

Катя и Леднев засмеялись.

— Вы на меня, конешным делом, в обиде не будьте, — поджала губы Екатерина Артамоновна, — так уж рассказала, как народ говорит.

— Да что вы! Какая обида?

— Кто знает, какой кто человек, — сказала Екатерина Артамоновна, — а чин на вас, видать, большой… Раныие-то у нас какие чины были. Вон мой родитель капитан тоже, большие пароходы водил, а грамоте не знал, только что расписаться. Да и то, пока фамилию выведет, семь потов с него сойдет. Необразованный народ был, выдумывали прозвища разные. По нонешнему времени, может, и за невежество сочтут… А я, старуха, одна живу… Была у меня собака — сдохла.

— Да, правда, — спохватилась Катя, — а я думаю: где Букет?

— Подумала, так бы спросила… Сдох Букет, сдох… А кота вот этого, — она показала на гладкого рыжего кота, который лежал на кровати и посматривал на людей, точно понимая, что говорили о нем, — не люблю. Хоть и живет он у меня пятый год, а не люблю. Неискренний он, оттого и не люблю. Веры ему вот на столечко нет. — Она показала кончик ногтя…

— Вернулся Семен, — рассказывала Екатерина Артамоновна про младшего сына, жившего в Куйбышеве, — да и дома ничего хорошего. Вера на учителя кончает. Наталья на врача зубного учится. Девки смышленые, только мать ни во что не ставят, свысока разговаривают. Прошлым летом приезжали ко мне, ну да я их осадила — обиделись… Больше не едут… Разве можно на меня, на старую, обижаться! Того нет, этого нет… Где им достанешь! Известное дело, в горо-де-то в магазинах всем торгуют, а у нас тут и нет ничего… Ты бы им, что ль, Катерина, отписала: нельзя, мол, так.

Наступил вечер. Леднев вышел на улицу посмотреть, не пришла ли машина.

— Да, — пробормотала старуха и вздохнула, — был бы человек. Как татаре те говорят: «Было бы с кем река брести, котома нести…» Как будто ничего, уважительный… Родителя его я не одобряла, уж ежели правду говорить… Такой человек был притворный — что больше народу в церкви, то он выше руку заносит… Ну, а этот, может, и ничего… Да что и толку-то замуж выходить? Вон у Арефьевых…

За окном послышался шум подъезжающей машины. Катя встала и начала собираться.

— Пусть Виктор пирогов моих попробует, — говорила Екатерина Артамоновна, завертывая в тряпочку пироги. — Приехал бы, что ли, на каникулы… Совсем забыли старуху.

— Он, наверное, приедет, — сказала Катя. Ей стало жаль бабушку, и она несколько раз поцеловала ее.

Старуха припала к ее груди и по-старчески всхлипнула.

— Что ты, бабушка, зачем? — прижимая ее к себе, ласково заговорила Катя. — Не надо, родная.

— Ах, Катюша, — всхлипывая и утирая слезы, сказала Екатерина Артамоновна, — одна ты у меня, а вот помру я скоро…

— Что ты! Перестань, пожалуйста!

Екатерина Артамоновна печально покачала головой.

— Не говори, Катюша, прошел мой век… Уж и ходить трудно, и не надо ничего… Только вот тебе мой завет: дом этот, если не жалко, Семену отдайте: семья у него, девочки.

— Да перестань ты.

Вошел Леднев. Стали прощаться.

— Извините, конечно, за угощение, — церемонно сказала Екатерина Артамоновна. — Уж чем богаты…

— Спасибо, — ответил Леднев, — извините, побеспокоили вас.

— Вот именно, приезжайте, приезжайте, — не слыша его, говорила Екатерина Артамоновна, выходя вслед за ними на улицу. — Отцу, внукам кланяйся, ну и другим прочим родственникам, ежели кому мила, — добавила она, имея в виду нелюбимую невестку.

— Хорошо, хорошо, передам, — сказала Катя, садясь в машину.

Машина повернула за угол. Катя оглянулась и через заднее стекло кузова увидела бабушку. Она стояла у калитки в той самой позе, в какой каждый вечер встречала почту, хотя и знала, что писем ей, наверное, никаких нет…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ