Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922

При таком положении Омскому правительству следовало бы издать особый закон о перевозке золота по почте с повышенной уплатой за провоз, но Семенов и Унгерн в то время уже совсем не церемонились и с ценностями Омского правительства, все отбирая в свою казну. Везти золото через Благовещенск было, пожалуй, еще опаснее, ибо в Хабаровске грабил и бивал людей Калмыков.

Однако с разрешения министра финансов золото, после сдачи в Государственный банк, провозили. И я, имея такое разрешение, отдал при отъезде приказ нашему банку о сдаче своего золота туда на хранение. Я ожидал, что товарищ министра исполнит слово и доставит его мне во Владивосток.

Но было уже поздно… Семенов не пропускал ценностей, и мой слиток в двадцать фунтов погиб.

Многие военные оправдывали действия атаманов, говоря, что надо же им на что-то содержать войска. Совершенно верно, но ведь их войска получали деньги от Омского правительства, на что и существовали точно так же, как и вся армия. Но атаманы Семенов, Калмыков и Анненков в Семипалатинске признавали власть Колчака постольку, поскольку это было им выгодно. В сущности, каждый из них наносил удар в спину командующего. Особенно Семенов, ставленник японского командования, не ладивший с Колчаком. Он часто отбирал не только ценности, но и военные грузы, идущие из Владивостока в Омск. Так, Семенов перехватил французские пушки и обмундирование.

Опасаясь Семенова, министр финансов Омского правительства не решался провезти в Омск приготовленные в Америке кредитные билеты. Попади они в руки Семенова, атаман совсем бы отделился от Колчака.

Мой знакомый, инженер Постников, бывший управляющий огромным Богословским округом, одно время был приглашен Омским правительством на должность особоуполномоченного по управлению всем Уралом. В сущности же, он получил власть значительно большую, нежели власть горного начальника Урала, которая приравнивалась к генерал-губернаторской. После того, как красные войска заняли весь Урал, эта должность автоматически упразднилась, и Постников, оставшись не у дел, решил пробираться в Харбин или во Владивосток.

Узнав о том, что переслать золото через Государственный банк уже нельзя, он решил провезти его тайным образом, надеясь, что бывшего чиновника Омского правительства Семенов не тронет. Но чем ближе поезд подходил к станции «Даурия», тем больше в душу Его Превосходительства закрадывались сомнения.

А перед самой «Даурией» он струсил настолько, что рискнул передать золотые слитки на хранение проводнику, пообещав ему хорошо заплатить за услугу. С Постниковым в вагоне, помимо жены, ехали Бехли и Кудрявцев с семьями. Бехли вез с собой в чемодане один миллион сибирских рублей.

В «Даурии» их вагон отцепили и перевели на запасной путь. После этого в вагон вошло несколько офицеров, начавшие опрашивать, какие ценности везут с собой пассажиры. Федор Георгиевич Бехли сказал, что везет один миллион кредитных рублей, принадлежащих Николо-Павдинскому горному округу, коего он состоял управляющим. Деньги взяли. Сергей Семенович Постников начал уверять, что у него ничего запрещенного нет. Начался обыск. Проводник выдал золото, а у Постникова отобрали и меха, и драгоценные камни. Всех троих арестовали и посадили на гауптвахту, а их жены проехали на станцию «Маньчжурия». Постникова посадили в солдатскую камеру, тогда как Бехли – в офицерское отделение. Чем больше Постников умолял возвратить состояние, нажитое за долгую службу, ссылаясь на свои заслуги перед Белым движением, тем больше тюремщики над ним издевались. С Бехли обходились хорошо, но его протесты на незаконность конфискации денег не действовали.

Наконец к ним пожаловал и сам барон Унгерн. Постников подхалимничал. Это, видимо, не нравилось Унгерну, и он на все его просьбы и протесты отвечал:

– А ля гер ком а ля гер.

Вскоре узникам сделали предложение поступить на службу к атаману Семенову, нуждавшемуся в инженерах. Им предложили перевести с французского правила пользования пушкой. Работа совместными силами была исполнена, после чего их выпустили на свободу. Что проделывали над Постниковым, Бехли не знал, но при разговорах со мной он склонялся к мысли, что Его Превосходительство выпороли.

По крайней мере, Постников в день нашей встречи приехал ко мне со своей женой и стал умолять разрешить переночевать у нас.

– При всем желании оказать вам гостеприимство я не могу, ибо в двух комнатах помещается пять человек, а лишних кроватей нет.

Сергей Семенович настаивал на своей просьбе:

– Мы поспим у вас в коридоре на полу, безо всяких матрасов и подушек.

– Сергей Семенович, да чего же вы боитесь? У вас есть прекрасный номер.

– Я опасаюсь ареста семеновскими агентами.

– Здесь царство скрытого коммунизма, и агентов Семенова сюда не допустят.

– Семенов – ставленник Японии, а здесь вся сила в их командовании, – отвечал мне Постников.

Я объяснил ему, что недавно коммунисты арестовали Сахарова и Сызранского. Эти обыски и аресты продолжаются, но японское командование не вмешивается, и я не слышал, чтобы оно кого-либо арестовывало.