Теперь я, несколько отойдя от хронологии, изложу воспоминания о попытках работы и о крушении всех надежд, не столько от неблагоприятных политико-экономических условий, сколько от недобросовестности людей, когда-то ворочавших миллионами, а теперь волею судеб потерявших свои состояния. Я уже упомянул о том, что архимиллионер Сурошников был изобличен Кузнецовым в хищении товарищеских сумм. Расследование дела показало, что Саша Мельников, универсант по образованию, получил от Сурошникова пятьсот иен за молчание. Саша Мельников – сын Сергея Григорьевича Мельникова, шатровского доверенного. Мне было не столько жаль украденных денег, сколько совестно за людей.
Вместо Сурошникова мы выбрали Григория Кузнецова – симбирского суконного фабриканта.
Я знал, что Григорий Кузнецов – человек без особых нравственных устоев, но, отделяя этику от дела, был уверен, что в его опытных руках дела Волжского товарищества наладятся. Тут он выдвинул предложение, пользуясь наличием на таможенных складах большого количества хлопковой и шерстяной пряжи, устроить ткацкую фабрику и впоследствии превратить ее в суконную. Все говорило за успех предприятия. Но для того, чтобы таковое осуществилось, необходимо найти капитал в пять тысяч иен. У Волжского товарищества были товары, но не деньги. Мы с Кузнецовым решили собрать капитал среди как старых, так и новых вкладчиков, а когда Волжское товарищество ликвидирует свои товары, влить вырученные суммы в дело, что позволяло надеяться на возможность приобретения необходимых для суконной фабрики машин. Шерсти в Монголии достаточно, а суконных фабрик в Забайкалье – ни одной.
План был заманчив, и я решил записаться пайщиком на две тысячи иен. Кузнецов же со свойственной ему энергией разыскал и необходимые для дела ручные ткацкие станки, что сразу ставило дело на ноги.
Мы повели переговоры с Министерством торговли и промышленности, возглавляемым в то время коммунистом Леоновым. Мне пришлось несколько раз говорить и с ним, и с его помощником, бывшим второвским приказчиком.
Они ставили столь невозможные условия работы, что однажды я сказал:
– По убеждению вы коммунисты, но по действиям являетесь самыми отчаянными спекулянтами-эксплуататорами. Нельзя же назначать такие цены на пряжу, да еще и ограничивать нашу прибыль десятью процентами. Ведь это же не что иное, как эксплуатация промышленников.
– Мы соблюдаем интересы казны.
– Нет, вы их не соблюдаете. Интересы казны заключаются в насаждении промышленности в этом крае, а вы режете курицу, которая может нести вам золотые яйца. Дайте нам окрепнуть, тогда и собирайте посильные налоги.
Эти слова, по-видимому, подействовали, и нам продали небольшое количество пряжи за наличный расчет, с тем, что вся пряжа остается в нашем распоряжении и будет выдаваться по мере надобности за наличный же расчет нашей фабрике и наши барыши не будут ограничены.
Надо было собирать капитал. Я внес две тысячи иен, Ценин – пятьсот и еще один новый пайщик – тысячу. На полторы тысячи подписался Кузнецов, обещая внести деньги в самом скором времени.
С большими хлопотами за сходную плату нашли в арендное пользование казенный каменный сарай на Егершельде. Станки установили. Нашлись ткачи корейцы и китайцы. Фабрика была пущена в ход. На ней вырабатывалась плотная бумажная черная материя в белую полоску. Спрос на материю оказался приличный, и все говорило за успех.
Перед открытием фабрики Кузнецов назначил заседание членов Волжского товарищества во Владивостоке. Приехали братья Карповы, Першины, Ценины, а также Кошелев и Мельников. В прошлом это были богатые не только капиталом, но и опытом люди.
Часа в три ночи меня разбудил телефонный звонок. Говорил Ценин:
– Владимир Петрович, ради Бога, выручайте. Мы сидим в полицейском участке, куда попали за скандал, устроенный Кузнецовым в ресторане. Вы знакомы с генералом Болдыревым? Созвонитесь с ним, упросите его приказать полиции нас выпустить.
– Ну, знаете ли, будить генерала ночью я не стану. Наскандалили, напились, так и сидите. Другой раз будет наука. Неужели нельзя было вести себя поскромнее? Ведь это черт знает что – приехать на деловое заседание и тотчас же напиться, – и я с досадой повесил трубку.
На другой день их выпустили без моего вмешательства и, вероятно, за мзду.
Заседание состоялось, как всегда, под моим председательством.
Выяснилась возможность продать остатки товаров тысяч за двадцать, из которых пятнадцать можно потом поместить в наше фабричное дело, а за пять тысяч – купить в Харбине ресторан, в котором отпускать бесплатные обеды всем членам товарищества и их семьям. Ресторан взялся вести опытный в этом деле Кошелев, бывший буфетчик гостиницы «Троицкая» в Симбирске. Членам же товарищества предоставлялось преимущественное право за плату обслуживать ресторан в качестве лакеев, швейцаров, поваров и т. д. На этом решении мы и остановились, отправившись в ресторан.