Эхо фронтовых радиограмм(Воспоминания защитника Ленинграда)

Мы не верили… Аня, этот голубоглазый жизнерадостный человечек, неутомимая в работе и шутках, любимая всеми за доброту и отзывчивость. Аня — убита? Представить, что она никогда больше не войдет в наш блиндаж, было выше всяких сил.

— Радисты Чапко, Муравьев, Смирнов и Головко — на линию! — скомандовал помощник командира извода сержант В. Афонин. — Возьмите носилки…

Припадая к земле, проваливаясь в залитые водой воронки, под непрерывным обстрелом, ориентируясь в кромешной темноте только по бегущему сквозь кулак проводу, мы спешили к нашим девочкам. Мы все еще надеялись, что Вера ошиблась, что Аня жива.

При одной из перебежек Муравьев был ранен: пуля выше колена пробила насквозь ногу. Перевязали его и снова вперед. У меня размоталась и потерялась обмотка. Снег беспрерывно забивался в ботинок.

…Вера лежала лицом вниз, мы ее увидели при свете ракеты. И сразу обожгла мысль: неужели и Вера? Перевернули на спину, расстегнули телогрейку. Слава богу, жива! Просто потеряла сознание. Попытались переложить на носилки — но что это? Провод не отпускал ее. Девушка была надежно привязана к линии…

Позже, придя в сознание, она рассказала, что после взрыва бросилась искать Аню. Наткнувшись на нее, сразу поняла — Аня убита. Перевязала ногу и к проводу: цел ли? Нитка связи была разорвана. Ползая по грязи, Вера нашла один конец и, чтобы не потерять его, привязала провод к здоровой ноге. Потом начала искать второй конец. И, когда уже почти отчаялась найти — вдруг нащупала провод. Стала тянуть оба конца, чтобы срастить нитку, но силы уже покидали девушку, сказывалась боль и потеря крови. Тогда она снова привязала к ноге возле колена сперва один провод, потом натянула его и привязала к ноге второй. Зачистила концы, срастила, подключила аппарат, сообщила о случившемся и потеряла сознание.

Мы их обеих несли на одних носилках. Худенькие, хрупкие, только и весу, что от намокших телогреек. Двигались осторожно и молча, как в кошмарном сне. Казалось, вот сейчас они встанут, отряхнутся и скажут, неотразимо улыбнувшись: «Спасибо, мальчики…»

Веру Башмакову мы занесли в землянку к санитарам, Аню на рассвете похоронили в одной из воронок.

Когда была частично прорвана блокада Ленинграда и стало возможным сообщение с «большой землей» по узкому коридору вдоль Ладожского озера, 14-му укрепрайону поручили оборону этого коридора. В городе Шлиссельбурге был создан оперативный пункт управления и для радиосвязи его с батальонами на этот пункт направили меня, Лешу Чапко, еще двух радистов.

Прибыли мы в Шлиссельбург ночью, разместились в какой-то заброшенной землянке, наладили связь через две линии фронта со штабом укрепрайона и с батальонами, доложили об этом руководителю оперативной группы — первому помощнику начальника штаба УРа (ПНШ-1) капитану Семенову Василию Викторовичу. С ним мы уже не однажды встречались раньше, и теперь я был рад работать под его началом.

Семенов производил впечатление этакого простоватого мужичка. Среднего роста, худощавый, белобрысый, немного сутулый, с живыми, умными глазами, весьма подвижный, смелый в принятии решений. Характерной чертой Семенова было уважительное отношение ко всем: и начальникам, и подчиненным. Он всегда был в движении, куда-то звонил, отдавал приказания, докладывал обстановку. Казалось, что Семенов — центральная фигура в укрепрайоне.

В Шлиссельбурге нам пришлось встречать новый год. Никаких празднеств у нас, конечно, не было, сидели у рации с наушниками на голове, выполняли обычную работу. Леша Чапко пробовал тренькать на гитаре, с которой не расставался на фронте. Этот черноволосый паренек, небольшого роста, худощавый, голос приятный — баритон, любил под гитару напевать песенки. Особенно у него хорошо получались песни, которые исполнял Марк Бернес. Да и пел-то под Бернеса и чем-то был похож на него. Мы подпевали «Шаланды полные кефали, в Одессу Костя приводил», а также «Темная ночь».

После полуночи к нам в землянку вваливается офицер и говорит:

— Ребята, капитан Семенов просит радистов спеть в честь Нового года песенки. Кто-то из вас, кажется, имеет гитару.

Наши взоры обратились к Алеше Чапко. Он пожал плечами, смутился, а затем обратился ко мне:

— Васька, пойдем вдвоем, мне одному не вытянуть песни, да и как-то неудобно.

Я передал наушники другому радисту, и мы вдвоем с Чапко пошли к Семенову. В штабной землянке нас встретили бодрыми приветствиями. Здесь были, кроме Семенова, еще несколько офицеров. Накурено, на столе скромные закуски из консервов и какие-то напитки. Для начала нам преподнесли по 100 граммов водки, мы закусили. Леша начал настраивать гитару, а затем мы в два голоса спели «Темную ночь». Все сидели тихо, опустив головы, а когда мы закончили песню, раздались аплодисменты. В эту ночь мы пели еще некоторые песни, а нас все просили и просили продолжать. Конечно, выступать с песней — приятное занятие, как для исполнителей, так и для слушателей, и мы с вдохновением выполняли просьбы. Под утро вернулись в свою землянку.