Ему незачем знать, что я год провела в тюрьме по ложному обвинению – как соучастница бывшего мужа, убийцы стольких женщин. Незачем знать, что я до сих пор сталкиваюсь с этими обвинениями. И не только благодаря сумасшедшим поклонникам и последователям Мэлвина, но и благодаря тем, кто в свое время, когда меня арестовали, прочли только газетные заголовки, а потом даже не удосужились узнать, что меня оправдали.
Эти ложные обвинения все изменили в моей жизни: имя, место жительства, работу, ощущение защищенности. Может, отчасти поэтому я верю Джосайи. Я вижу в нем то, через что прошла сама: гнев и беспомощность перед лицом несправедливости. Ложные обвинения – это так тяжело… Пусть правда на твоей стороне, вдруг оказывается, что до этого никому нет дела.
Да, это самое печальное: знать, что ты прав, а всем наплевать.
Я думаю о бабушке Тревора, совершенно уверенной в невиновности внука. О ее отчаянии из-за того, что полицейские не захотели ее слушать. О ее ужасе из-за того, что никто никогда ей не поможет.
– Думаете, Джульетта могла провернуть то же самое с этим мальчиком, с Тревором? Которого обвиняют в ее похищении и убийстве?
Джосайя разводит руками:
– Не исключено. Честно говоря, я только рад, что она от меня отстала. Когда ко мне заявились копы из Гардении и сказали, что Джульетта пропала, я просто запаниковал. Решил, что она снова меня подставила. Хвала Господу, у меня алиби, иначе я уже оказался бы за решеткой.
Я хмурюсь, вспомнив, что Джосайя уже говорил: полиция Гардении вышла на него. Хотя в деле Джульетты об этом ничего нет. Иначе мне было бы гораздо проще разыскать Джосайю.
– В полицейских отчетах нигде не сказано про ваш допрос.
Похоже, Джосайя не удивлен.
– А зачем им это надо? Меня исключили из числа подозреваемых, так что нечего ворошить прошлое.
И все-таки мне это не нравится. Не нравится, что полиция скрыла такой факт.
Джосайя подается вперед, уперев руки в колени.
– Послушайте, вы спросили про Джульетту. Я все рассказал. Можете верить, можете нет. С этой девушкой было что-то не то. Если вы спро́сите, опечален ли я ее смертью, то не могу сказать, что это так. – Он встает. – Скажу только одно: я недооценил Джульетту и дорого за это поплатился. Если вы повторите ту же ошибку, это будет уже на вашей совести. А теперь, если вы не против, я хочу, чтобы вы убрались отсюда и никогда не возвращались.
Он поворачивается и уходит в дом, хлопнув дверью.
30
Гвен
Сэм звонит, когда я возвращаюсь в город. Едва услышав его голос, понимаю: что-то произошло.
– Что случилось?
– У нас проблема.
Съезжаю на обочину и включаю аварийные огни. Сердце колотится как бешеное.
– Говори.
Он так тяжело вздыхает, что его напряжение передается мне по телефону.
– Кец ездила в лабораторию, и они сделали анализ образцов крови из нашего дома.
Я хмурюсь:
– Вроде хорошая новость…
– Это был Леонард Варрус.
Это имя – как гром среди ясного неба.
– Боже мой…
– Да, – говорит Сэм и после недолгой паузы добавляет: – Они думают, что я тоже имею к этому отношение.
Звучит так смехотворно, что я и правда смеюсь:
– Серьезно? Что за ерунда. Они не могли так подумать…
– У них есть доказательства.
Смех застревает в горле. Вдруг я понимаю, почему у Сэма такой голос. Ему страшно. По-настоящему страшно. И это приводит меня в ужас.
– Погоди. Ты хочешь сказать, что полицейские – и моя лучшая подруга Кец тоже – думают, что ты убил Леонарда Варруса? Прямо в нашем доме?
– Кец – вряд ли, а вот другой детектив – он новенький, детектив Диакос, – похоже, уверен, что я замешан.
Мысли путаются. «Но ты бы никогда…» Я не заканчиваю фразу: просто не могу. Я хотела сказать, что Сэм никогда не сделал бы ничего подобного, никогда не прибегнул бы к насилию – даже против врага. Но так ли это на самом деле?
Он не один год преследовал меня и мою семью. Именно он нарисовал мишени на наших лицах. Он выследил нас в Стиллхаус-Лейке.
Леонард Варрус угрожал нашей семье. Семья для Сэма все, и я не знаю, на что он способен, чтобы защитить нас. Может, и на убийство.
Видимо, Сэм читает мои мысли, потому что произносит:
– Гвен, клянусь, я совершенно ни при чем.
Я ни за что не попросила бы его поклясться, но все равно рада, что он так сказал.
– Знаю.
Мы оба очень долго шли к этому, и нам потребовалось немало усилий, но теперь я люблю Сэма и доверяю ему как никому.
И все же я знаю, что есть какие-то вещи, которые он скрывает от меня. Как и я что-то скрываю от него. Сэм никогда не рассказывал мне, что именно Мэлвин записал в дневнике сестры Сэма, – подробности ее гибели. А я никогда не рассказывала, как близка была к смерти в Мрачном заливе.
И дело не в том, что Сэм не поймет, или осудит, или станет любить меня не так сильно. Просто я должна разобраться в себе и только потом рассказывать кому-то другому.
Сэм судорожно вздыхает, и я понимаю, как ему тяжело и одиноко. Мне нужно быть с ним. Мы должны быть вместе. Как семья.
– Выезжаем сегодня вечером, – я уже все решила. – Будем в Стиллхаус-Лейке к утру.
– Но ты не можешь…
Я свирепею. Не терплю, когда мне указывают, что можно, а что нельзя.
– Разумеется, могу.