Эхо Мертвого озера

– Звук такой, будто две кошки выпускают друг другу кишки.

– Привыкнете.

Я качаю головой, пока перезвон продолжается.

– Почему никто в городе не взбунтовался, чтобы покончить с этим?

– Половина города, включая мэра, – методисты, а другая половина, включая шефа полиции, – баптисты. Ни те, ни другие не уступают. Остальным остается ждать, кто победит.

– Местечковая политика во всей красе…

Валерия усмехается: «Вот именно», берет корзину с грязными кружками и блюдцами и возвращается в кафе, пока колокола звонят в последний раз.

Наконец их эхо стихает, и я вздыхаю с облегчением. А потом мне кое-что приходит в голову. Шеф полиции сказал, что ходит в одну церковь с семьями Уиллы и Мэнди. Интересно, какую церковь посещала Джульетта Ларсон и ее семья? Запускаю быстрый поиск в интернете и нахожу список прихожан Объединенной методистской церкви Гардении. Там есть и Ларсоны. Единственное отличие между Джульеттой и ее подругами, которое я нашла. Пока не слишком многообещающе, но это только начало.

12 Коннор

Девушка на улице видит меня, встает с бордюра и приближается.

– Уилла, – представляется она, протягивая руку.

Я удивленно моргаю: имя кажется мне знакомым. Секунду собираюсь с мыслями – и наконец вспоминаю: подруга пропавшей девочки. В день, когда исчезла Джульетта, Уилла тоже была с ней и Мэнди.

В мамином досье я видел фотографии Уиллы – и ни одна не передает ее очарования. На этих снимках она странная, нескладная. Волосы слишком курчавые, лицо и плечи слишком узкие. Непропорциональная, словно не в своей тарелке, она теряется на фоне остальных.

В жизни Уилла совсем другая – удивительная. Она необычная – фотографии врут. Похожа на настоящую лесную фею с копной густых кудрявых золотистых волос за спиной и тонким, слегка вздернутым носиком. У нее острый подбородок, самые голубые глаза, которые я встречал, а светлая кожа вся в веснушках. На ней белое платье с короткими рукавами, доходящее до середины бедер. Достаточно длинное, чтобы оставаться в рамках приличий, но едва-едва.

Я и так взволнован ее внезапным появлением, а теперь совсем растерялся, потому что не могу не смотреть на нее. Cмущенно откашливаюсь.

– Коннор, – говорю я, беря ее протянутую руку. Кожа мягкая и сухая, рукопожатие крепче, чем я ожидал.

Уилла усмехается. Два ее передних зуба слегка кривоваты, но от этого она только очаровательнее.

– Я знаю.

Я жду, что Уилла скажет что-нибудь еще, но она молчит. Мысли путаются, пока я пытаюсь понять, что она здесь делает. Не знаю, что ей сказать, и от этого еще сильнее чувствую неловкость.

– Мм, а что ты здесь делаешь? – Тут я пугаюсь, что это прозвучало грубо, и добавляю: – То есть я не против. Просто… сегодня будний день, разве тебе не нужно в школу?

Она вскидывает бровь:

– А тебе?

Я краснею. К этой теме не хочу приближаться даже на километр.

Она смеется – легко, высоко, мелодично.

– На этой неделе у нас каникулы. Мэнди сказала, что вчера познакомилась с вами. Мне тоже захотелось.

– О… – Я жду продолжения, но Уилла больше ничего не говорит. Я научился у мамы, что одна из самых эффективных тактик ведения допроса – молчание: большинство людей его не выносят и готовы на все, чтобы его заполнить, даже ценой саморазоблачения.

Впервые я понимаю, почему эта тактика эффективна. Молчание Уиллы ощущается почти болезненно. Я изо всех сил пытаюсь его прервать:

– Долго ждешь?

Она пожимает плечами:

– Недолго.

Вранье. Что-то в выражении лица выдает ее, хотя точно не знаю, что именно. Да и какая разница? От одной мысли, что Уилла ждала меня, у меня горят щеки.

– Как ты узнала, где я?

Она снова пожимает плечами:

– У нас в городке только один мотель, так что нетрудно догадаться. Особенно когда я увидела машину твоей мамы рядом на парковке.

Я смотрю на то место, где вчера вечером мама поставила машину. Сегодня она уехала рано, еще до восьми. Значит, Уилла караулит давно. Пока я раздумываю, сказать ли ей об этом, она спрашивает:

– Не хочешь прогуляться?

Это так неожиданно, что я едва сдерживаюсь, чтобы не выпалить: «Зачем?», но вместо этого оглядываюсь на вход в мотель. Ви продрыхнет еще несколько часов, мама вернется не скоро. Если останусь, буду маяться от безделья и снова и снова думать о Кевине, о том, что произошло, и про тот кошмарный бред обо мне в интернете.

Нет, только не это…

Я знаю, что должен отпроситься у мамы или хотя бы сказать, куда иду. Но делать это при Уилле означает показать себя каким-то несмышленышем. Мне уже пятнадцать. Я могу сам о себе позаботиться и имею право погулять, если захочу.

Мой телефон все еще на зарядке в номере на тумбочке у кровати, и надо бы сходить за ним, но я боюсь, что Уилла передумает и уйдет без меня. К тому же меньше всего хочется, чтобы мама проверила меня по приложению, увидела бы, что я не в мотеле, обозвала бы психом и говорила со мной как с ребенком. Да еще при Уилле – это так унизительно…

Она протягивает руку:

– Идем.

И я решаюсь. Украдкой вытираю о джинсы вспотевшую ладонь, прежде чем взять ее за руку. Уилла широко улыбается. У меня внутри все переворачивается, и это очень приятное ощущение.