Эхо между нами

По правде говоря, я не знаю, где мама. Прошлой ночью она пряталась от нас в своей комнате и даже не потрудилась зайти к Люси и уложить ее спать, она не вышла даже после того, как я уснул.

Мама не отвечала на мои сообщения, не отвечала на мои звонки, и, похоже, ей было наплевать, что я сегодня прогулял школу. Между моим горем из-за Вероники и моими беспокойством и гневом из-за мамы, я, как снаряд, готов был взорваться, но я смог остаться дома и удержаться от прыжка, потому что Люси нуждается во мне, и я держусь за это изо всех сил.

– Тебе опять приснился кошмар? – мой голос надтреснутый, слабый. Мне незачем смотреть время на мобильном. Люси превратилась в часы, которые будят меня ровно в полночь. По крайней мере, она не кричит, как маньяк. Может быть, она и не напугана до смерти, но мне не нравится, как она трясется, словно чертов кролик перед волком.

– Чудовище вернулось, и оно было огромным. – Ее нижняя губа дрожит, и она вытирает глаза, когда они наполняются слезами. – Он стоял возле двери моей комнаты, потом вошел и стал похожим на тень. А потом он ушел, проверил твою комнату и направился по коридору к комнате мамы. Ты должен пойти и проверить ее. Он опрокинул лампу.

Чудовище. В доме. Я отталкиваюсь от матраса. Люси снятся кошмары, но я не люблю слушать о тенях и уж точно не хочу слышать о том, как тени опрокидывают лампы. Я хватаю свою бейсбольную биту.

– Оставайся здесь.

Включаю свет в своей комнате, чтобы не оставлять ее дрожащей в темноте, и бросаю ей свой сотовый.

– Если я закричу, ты побежишь наверх к Веронике, хорошо? Там ее папа, и он позаботится о тебе. Скажи им, чтобы они вызвали полицию. Скажи ему, чтобы он оставался там и защищал тебя и Веронику. Ты меня поняла?

Люси душит свою куклу и слишком быстро кивает.

Бита качается в моей руке, когда я захожу в темную гостиную. Щелкаю выключателем, но света нет. Я щелкаю его вниз, а потом снова поднимаю. Ничего. Волосы у меня на затылке встают дыбом, а глаза сужаются. Что-то тут не так.

Если в этом доме кто-то есть, я выбью из него всю дурь, а потом потащу наверх, к Улиссу. Судя по тому, как этот парень угрожал мне глазами только за то, что я мог причинить вред его дочери, я уверен, что он с радостью позаботится о любом ублюдке, который достаточно глуп, чтобы вломиться в этот дом. Бьюсь об заклад, что у него есть болото, в которое он сбрасывает тела людей, которые не так посмотрели на его дочь.

Вспоминая нашу первую ночь здесь, я подношу биту к уху и медленно иду через гостиную. Когда ставлю ногу на пол, меня пронзает жгучая боль. Я отшатываюсь назад и замечаю осколки разбитой лампы. Мое сердце глухо стучит в ушах. Я не слышал, как она разбилась, и это заставляет мою кровь течь быстрее. На мне были наушники. Играла музыка. Как много я не слышал за все то время, пока жил здесь?

– Люси, – говорю я тихим, ровным голосом, изо всех сил стараясь не выдать своих эмоций, – я передумал. Позвони Веронике. Пока ты разговариваешь с ней по телефону, поднимайся по лестнице.

– А как же мама? – ее голос дрожит.

– Я приведу ее, но сначала хочу, чтобы ты оказалась в безопасности.

Люси делает то, что я прошу, мой мобильник у ее уха, лицо Вероники на экране вызова. Она бежит по комнате, входная дверь распахивается с такой силой, что отскакивает от стены, и я иду за сестрой, чтобы проследить, как она пробежит по фойе, а затем вверх по лестнице.

Я медленно иду на кухню, оглядываю пустую комнату и крадусь по коридору в поисках мамы. Из-за закрытой двери доносится музыка. Это медленная песня со смешанным ритмом и жутким глубоким голосом. Я наклоняюсь вперед, кладу руку на ручку, и она вибрирует под моей кожей от басов.

– Мам.

Прислушиваюсь в течение нескольких ударов бита и что-то слышу. Ее голос. Ворчание, как будто она мучается от боли, а потом говорит мужчина. Грубо, требовательно, и что-то опасное вспыхивает в моей груди. Я бью кулаком в дверь, держа биту у уха, готовясь к удару. Какой-то мужчина прижимает маму к кровати, удерживая ее руками.

– Слезь с нее!

– Сойер! – Мама задыхается, когда мужчина скатывается с нее. Ее светлые волосы в беспорядке падают на обнаженные плечи. Она хватает простыню и прикрывает свое обнаженное тело. Мужчина с волосатой грудью хватает подушку и кладет ее на то место, которое я не должен видеть.

Мой мозг бьется в конвульсиях, как DVD, застрявший в проигрывателе.

– Что за черт…

– Что ты тут делаешь? – мама кричит, и ее гнев подпитывает мой.

– Что я здесь делаю? Что я делаю? А это кто?

Мама подтягивает простыню повыше и небрежно тянется к колонке на прикроватном столике. Она тыкает в кнопку раз, другой и, наконец, с третьей попытки попадает. Мне становится жутко холодно, когда я опускаю биту.

– Ты что, пьяна?

– Я выпила, – говорит она.

Выпила?

– Сегодня же вечер понедельника. Будний день. Кстати, а где ты была сегодня? Неужели выпивка отняла у тебя всю чертову ночь? Так вот с кем ты была, пока я заботился о твоей дочери?

– Убирайся отсюда, Сойер, – мама выплевывает мое имя.