Эхо между нами

Мир кажется туманным, и моему ошеломленному мозгу требуется мгновение, чтобы перестроиться. Я моргаю, чтобы рассеять путаницу, вернуть себе концентрацию. Чтобы заставить небо нависать надо мной, почувствовать землю под ногами, чтобы все снова стало правильным. Я моргаю во второй раз, мое зрение проясняется, но мир не становится прежним. Не таким, как следовало бы.

Небо все еще голубое. Мои обутые в кроссовки ноги касаются твердой земли. Трава и деревья все еще на месте, но все по-другому. Вероника жива, но в любой момент может умереть… и она не будет препятствовать тому, чтобы это случилось.

Странное покалывание в моих венах, эта невероятная потребность сдернуть ее с железнодорожных путей, когда приближается мчащийся поезд, но затем мои легкие сжимаются. Вот в чем проблема. То, что она пыталась мне сказать: нет никакого способа сойти с рельсов, только возможность замедлить поезд. Смерть неизбежна, вопрос лишь в том, насколько долгим и болезненным будет столкновение.

Прохладный осенний ветерок обдувает мою кожу. Это чувствуется хорошо после того, как долго стоял на теплом солнце. Я смотрю на волоски на своей руке, наблюдаю, как они поднимаются и опускаются от легкого порыва ветра. Забавно, что я никогда раньше не замечал, как шевелятся эти волоски, и даже не задумывался о том, как ощущается ветер на коже… или солнце… или то, как этот момент похож на падение.

Я оглядываюсь – деревья уже не зеленые. Смесь желтого, красного и оранжевого начинает вторгаться в зелень, и тогда я замечаю сухие листья. Те, что не выдержали жестокой летней жары. Те, что не пережили остальных. Увядший коричневый лист падает с ветки на землю. Он больше не будет зеленым или не станет желтым, оранжевым или красным.

Слева раздается шорох, и Кравиц прислоняется плечом к дереву, наблюдая за мной.

– Вот почему она ускоряет праздники, – говорю я, и мой собственный голос звучит как чужой. – Она пытается прожить их как можно больше, прежде чем умрет.

Он кивает, затем смотрит в сторону. Я потираю затылок, и это не помогает мне избавиться от моего нового зрения, но я не уверен, что хотел бы этого.

Любовь к Ви требует жертв.

Эти слова – призрак, шепчущий в моем мозгу. Назарет был прав в том, что я не понимал раньше, но теперь, с этими новыми глазами, я понимаю.

Вероника

СОЙЕР: «Я не позволю тебе оттолкнуть меня».

Я: «Я не отталкиваю тебя. Мы остаемся друзьями. Так будет даже лучше».

СОЙЕР: «Только не для меня. Я не боюсь».

Я стою на крыльце, и мой позвоночник выпрямляется. Он не испугался. Говорю это так, как будто я испугана.

Я: «И я тоже».

Я ожидаю моментального ответа, но ничего. Тишина. Как будто он сказал все, что хотел. Как будто это заявление было последним словом в споре, когда я только приготовилась к бою.

Но он не испугался. Как будто он вообще не понимает, чего тут бояться.

Я: «Я не боюсь».

Ему нужно было окончательно это объявить, но каким-то образом второе сообщение заставляет часть моей уверенности в себе улетучиться. Сомнение шепчет в моей голове: неужели я боюсь?.. Но чего? Потерять его? Потерять маму? Смерти? Я боюсь умереть?

Не желая больше думать об этом, я прохожу через парадную дверь в фойе и обнаруживаю Глори, сидящую на ступеньках и преграждающую мне путь. Один только ее вид выматывает меня, и я прислоняюсь спиной к двери, закрывая ее.

– Я действительно не в настроении.

– Привет, Ви. Я чувствую запах шалфея.

– Потому что я его жгла. Неужели все злые твари, таящиеся в доме, исчезли?

– Нет, – отвечает она, и мне хочется биться головой о стену. – Они спрятались, но не исчезли, вот почему я могу сидеть здесь. Они все еще разговаривают, нападают, но я чувствую только щекотку внутри черепа.

Не знаю, должна я чувствовать беспокойство или облегчение. Я отталкиваюсь от двери, и Глори встает, когда я поднимаюсь по лестнице и впускаю нас в квартиру. Она садится на середину дивана и похлопывает по месту рядом с собой. Я присоединяюсь к ней и в тысячный раз жалею, что рядом со мной не сидит моя мама, что я физически не ощущаю ее присутствие. Я порвала с Сойером, и каждая частичка меня болит. Хочется, чтобы мама меня обняла, почувствовать ее прикосновения. Мне нужны ее заботливые слова.

Я оглядываю гостиную, особенно кресло у окна, и мой желудок сжимается от того, что она пропала.

– Как ты думаешь, как прошло очищение? – спрашивает Глори.

– У меня сильно болела голова, а потом я порвала со своим парнем. Так что, думаю, это зависит от того, как ты относишься к нам с Сойером. Я, например, раньше чувствовала себя хорошо, а теперь опустошена.

Глори окидывает меня медленным оценивающим взглядом.

– Почему ты порвала с Сойером?

Я пожимаю плечами.

– Это из-за твоей опухоли?

Я встречаюсь с ней взглядом и снова пожимаю плечами.

– У тебя такая дурная привычка, – говорит Глори.

Это привлекает мое внимание.

– Какая?

– Отталкивать людей.

– Я думаю, что ты ошибаешься. Это люди отталкивают меня.

– А как насчет Лео?