Эхо между нами

Сегодня был прекрасный день. Я просто лечилась весь день напролет. Мне это очень понравилось. Было хорошо находиться на улице. Терпеть не могу возвращаться внутрь.

Сегодня я ходила к Брэю, чтобы поговорить о моем горле. Он велел мне говорить меньше. Предполагаю, что все становится хуже. Ну и ну, я ничего не могу поделать. Я не могу молчать вечно.

Я уже давно молчу, но не думаю, что смогу молчать вечно.

Вероника не пришла в школу в понедельник. Я не знаю причины.

Я был разочарован, чего и следовало ожидать. Когда я вышел из ее квартиры около двух часов ночи, она крепко спала. Она больше не разговаривала со мной, не разговаривала с воздухом, не волновалась, как будто ее мучили во сне, а просто спала.

Мне не хотелось уходить. Я хотел остаться, но Джесси сказал мне, что видел, как подъехала мамина машина. Я ожидал, что сейчас войду в гостиную и услышу, как она возмущенно ругается за то, что меня нет дома, что Люси не спит в своей комнате, но она меня не ждала.

Вместо этого мама направилась прямиком в свою комнату. Дверь ее спальни была закрыта, и из-под щели сочился свет. Она не обращала на меня внимания. Не обращала внимания на Люси. Мы виделись с папой, и, даже несмотря на то, что это она настаивала на встрече, следующие сорок восемь часов мы были предателями.

Это дерьмо устарело через месяц после развода.

Через двадцать минут после начала первого урока мой мозг полностью отключился.

Десять минут спустя я смотрел, как тикают часы на стене, и отсчитывал время до звонка. Мои оценки все еще были на грани, у меня назначена встреча по плаванию в эти выходные, и пропустить ее – это последнее, что я должен сделать, но быть здесь так невыносимо. Я должен увидеть ее. Должен увидеть Веронику.

Она сказала, что умирает.

Она сказала, что любит меня.

Прозвенел звонок, я ушел, но не застал ее дома. Я отправил сообщение. Нет ответа. Чувствуя себя загнанным в клетку животным, я попытался найти единственное другое место, где она могла бы быть. Примерно в двадцати минутах езды от города я припарковался перед трейлером Джесси Лахлина. В дверях мне никто не ответил, но потом я пошел на звук мотора.

Идти было недалеко, осеннее утро выдалось приятным. Роса лежала, как покрывало, в долинах этой земли. Вдалеке стоит трактор с прицепленным к нему прессом для сена, и время от времени оттуда вываливается огромный свернутый тюк.

Я останавливаюсь, когда замечаю Назарета Кравица, прислонившегося к стволу дерева. Он смотрит на меня со все той же бесстрастной скукой, но я многое узнал об этом парне – в нем есть еще что-то, скрывающееся под ней. Может быть, мы с ним не так уж сильно отличаемся.

Подойдя ближе, я замечаю, что дверь трактора открыта, Джесси Лахлин наполовину высунулся из кабины, смеясь и разговаривая с кем-то. Я уверен, что это противоречит правилам безопасности.

Когда трактор становится еще ближе, Джесси наклоняется и указывает на что-то, после чего трактор останавливается, и двигатель глохнет. Мир становится странно тихим, когда Джесси мрачно смотрит на меня, на Назарета, а затем снова на меня. Он выпрыгивает из кабины, и из нее высовывается Вероника. У нее на лице появляется потрясающая улыбка, когда она что-то бормочет Джесси. В мгновение ока его мрачное выражение лица исчезает, и он загорается, смеясь вместе с ней.

Они с Джесси разговаривают, а потом он наклоняет голову в мою сторону. Вероника смотрит на меня и сжимается.

Это хороший удар под дых. Джесси спрыгивает с трактора, и Вероника следует за ним. Он не присоединяется к ней, когда она направляется в мою сторону.

– Назарет, – зовет он, – ты можешь помочь мне сдвинуть ветку на пути? Она тяжелая, и мне совсем не хочется ее ломать. Я думаю, мы можем убрать ее с дороги.

Назарет направляется к нему, и они вдвоем исчезают за деревьями.

Вероника… это чудо в короткой черной плиссированной юбке, вязаном синем свитере с открытыми плечами и майкой под ним, в колготках «Злая Ведьма с Запада» в зеленую и черную полоску. На ногах у нее черные военные ботинки. Ботинки такие же, как у ее отца, как раз для того, чтобы надрать мне задницу. Ее короткие светлые кудри собраны в хвост на макушке, но несколько прядей бунтуют и подпрыгивают возле ее лица.

– Вы с Назаретом мило побеседовали, пока я спала? – она спрашивает, и мне интересно, что она знает о нашем вчерашнем разговоре.

– Он ничего не сказал. По крайней мере, не сегодня.

– Не расстраивайся так. Он мало с кем разговаривает. Пытаться говорить с ним – будто разговаривать с призраками. – Она смотрит, как он исчезает за деревьями.

Это интересно, но я здесь не из-за Назарета.

– Как ты себя чувствуешь?

– Лучше. Разве ты не должен быть в школе?

– А разве ты не должна? – парирую я.