Эхо между нами

=Я жива.

Но мой мозг…

не совсем правильно работает.

Все произошло очень быстро.

Может, моя жизнь

шла слишком медленно,

Я плохо помню.

Даже настоящий момент

=Я все еще не могу вспомнить.

– А когда будет операция? – спрашиваю я.

– Тебе уже сделали операцию, – говорит Джесси рядом со мной. Он сидит в кресле рядом с моей кроватью, вытянув ноги вперед, и бейсболка прикрывает его рыжие волосы. Он смотрел телевизор, но теперь бросил взгляд на меня. В больничной палате темно, если не считать тусклого света над моей кроватью. В другом конце комнаты на пластиковом диване спит мой отец.

– Когда? – спрашиваю я.

– Несколько дней назад.

Я хмурюсь.

– Почему мне никто ничего не сказал?

– Мы говорили.

Я качаю головой и останавливаюсь, потому что чувствую себя странно. Поднимаю руку, чтобы дотронуться до нее, но Джесси протягивает свою и мягко опускает мою ладонь. У меня в руке капельница, и я этого тоже не помню.

– Я помню только скорую помощь.

– Это было две недели назад.

Может быть, жизнь идет медленно.

Я моргаю.

– А я ничего не помню.

– Я знаю, и все в порядке.

Мне кажется, что я должна испытывать какие-то эмоции, но я ничего не чувствую.

Из-за того, как темно снаружи и как тихо в больнице, мне кажется, что я должна спать, но чувствую себя бодрой. Мерцающий свет попадает в поле моего зрения, и на мгновение в моем затуманенном мозгу возникает неясный трепет.

По всей комнате развешаны рождественские гирлянды. На комоде напротив кровати стоит крошечная рождественская елка с огоньками и менорой[18], под ней завернутые подарки. Менора. Значит, Назарет был здесь. Он еврей, и я отмечаю этот праздник вместе с его семьей.

– Разве сейчас декабрь?

– Нет. Я хотел бы приписать это себе, но Сойер и его друзья сделали это для тебя. Я должен признать, что это блестяще. Назарет принес менору, и именно он хвастался, принося подарки каждый день. – Джесси наклоняет голову в сторону Назарета, который сидит в соседнем кресле. Рядом с моей кроватью стоят два стула, и странно, что я не заметила этого раньше.

– Ханука лучше, – говорит Назарет, – больше дней подарков.

Это напоминание о нашей общей шутке, и мне хочется улыбнуться, я даже пытаюсь сделать это, но у меня не получается. Я просто не помню, как улыбаться. Это меня беспокоит.

– А Сойер знает, что мне сделали операцию?

– Да, он приходит каждый день около пяти, – говорит Джесси. – Он остается здесь до десяти. Скажи ему, что он пахнет как бассейн. Сойер остался бы еще дольше, если бы мог, возможно, на всю ночь, но его отец установил строгий комендантский час. К тому же Сойер хочет проводить ночь дома с сестрой. Сегодня он принес тебе цветы.

Я хмурюсь, глядя на красные розы на соседнем столике. Кажется, Сойер больше не живет со своей мамой. Джесси говорил что-то о его жизни с отцом, но эта информация сейчас так далеко, за стеклянной стеной в моем мозгу, и я не могу полностью понять ее.

– Для него это долгий путь.

– Это для меня долгий путь. Мы в Луисвилле. Скарлетт приезжает по выходным, и это она заплетает тебе волосы, а ты говоришь ей, чтобы она больше не позволяла нам прикасаться к твоим волосам. Признаюсь, когда я сделал тебе прическу, это выглядело страшно.

Я вообще ничего не понимаю.

– Тогда почему ты здесь, если это Луисвилль?

– Потому что ты наш лучший друг, – говорит Назарет.

Я бросаю взгляд между ними, чувствуя себя совсем маленькой.

– А я знала об этой операции?

Назарет кивает.

– Мы тебе говорим, но ты забываешь. Мы делали ставки на то, какие вопросы ты будешь задавать чаще всего.

– Ты как ночная сова, – говорит Джесси, – твоему папе нужно быть здесь днем, чтобы поговорить с врачами, поэтому мы вызвались сидеть с тобой в ночную смену. Твой отец не выходит из этой комнаты, но ему удается спать, пока мы разговариваем. Честно говоря, я рад, что у нас ночная смена. Так с тобой веселее.

– Ты чертовски много спишь днем, – соглашается Назарет.

Мне тоже интересно, какой вопрос я задаю чаще всего, но потом решаю, что это неважно.

– Неужели я сломалась?

– Нет, – произносит новый голос, и я смотрю, как Лео входит в комнату. Он закрывает за собой дверь, протягивает Назарету воду, а Джесси – «Спрайт». – Ты никогда не была сломана.

Это Лео. Разве такое возможно?

– Я что, сплю?

– Не-а, – говорит Лео, – я не могу бывать здесь так часто, как остальные, но прихожу, когда могу.

– Мы снова друзья?

Лео смотрит на Назарета и Джесси, потом снова на меня.

– Мне больно каждый раз, когда она спрашивает, – бормочет он. По крайней мере, так мне кажется.

– Я знаю, – говорит ему Джесси, – но, по крайней мере, она каждый раз дает тебе один и тот же ответ.

– Да, – Лео встает в изножье кровати, – я хочу снова быть друзьями. Ты всегда была моим лучшим другом. Но выбор зависит от тебя, Ви. Я буду здесь столько, сколько ты захочешь.

Он всегда был одним из моих лучших друзей.

– Я хочу снова стать друзьями, но у меня все еще опухоль. – Разве не в этом была проблема?