Эхо между нами

– Не думаю, что любить экстремальные виды спорта – это особенно плохо, но я действительно считаю, что любовь к ним выходит за грань, если ты сознательно подвергаешь себя опасности ради адреналина. Прыгнуть из самолета с парашютом – не проблема. Прыгать с опасных утесов и скал, потому что не можешь остановиться, – это немного чересчур. Но я также отдаю тебе должное за то, что ты получаешь необходимую помощь. Бонусные баллы за творческое использование собрания анонимных алкоголиков в твоем стремлении сделать все правильно.

– Тебя должно беспокоить, что я подвергаю тебя опасности.

– Во-первых, ты не подвергал меня опасности. Это я та идиотка, которая попыталась дотянуться до заколки и упала, а ты последовал за мной, чтобы помочь. Если бы ты с самого начала хотел прыгнуть, то не стал бы так цепляться за меня. Я почувствовала, как сильно ты старался втащить меня обратно, но с оползнем нам было не справиться.

Это правда.

– Во-вторых, я умная девушка, и, если меня что-то и обидит, так это твое предположение, будто я сама не оценила опасность подъема, прежде чем выбрать прыжок. Я никому не позволяю втягивать себя во что-либо. Я увидела рыхлый грунт и тоже подумала, что мы могли бы подняться, но потом решила, что, если подъем окажется неудачным и земля под нами осыплется, мы все равно упадем в воду. И тогда ты не сможешь помочь мне выплыть.

Я просто ошарашен. Так сильно, что не могу ничего сделать, кроме как смотреть на нее.

– У меня нет права судить тебя, Сойер, если ты этого ждешь. Ты делал что-то невероятно глупое, но понимаешь, что у тебя есть зависимость, и поэтому обратился за помощью. Для меня разозлиться на тебя было бы все равно что, если бы кто-то разозлился на меня и разочаровался во мне из-за опухоли.

– Это не одно и то же.

– Да нет, – говорит она, – в твоей генетической структуре есть что-то такое, что заставляет тебя прыгать. Так же, как в моем генетическом коде есть что-то, делающее меня чувствительной к химическим веществам, которые завод выливал в землю рядом с нашим домом. Это не значит, что ты поддаешься своим пристрастиям, но это означает, что ты ведешь борьбу, которую мало кто поймет.

– Но моя борьба и твоя борьба – это разные вещи. Ты не выбирала опухоль.

– А ты не выбирал эту зависимость.

У меня сдавливает горло, и я не могу смотреть на нее, только на трещины на тротуаре. Она слишком мила, слишком снисходительна и к тому же ошибается. Она не должна быть такой. Я единственный, кто слаб, и меня смущает, что она этого не видит.

– Обещаю тебе, больше никаких прыжков с утесов. – Ради нее я это сделаю.

– А что если ты снова прыгнешь? – спрашивает она. – Ты мне расскажешь об этом?

Мне не нравится ее вопрос, он беспокоит меня, но он искренний и заслуживает честного ответа. Это будет полный отстой, если я подведу ее, но… – Я тебе сразу же расскажу.

Вероника протягивает мне мизинец:

– Клянешься?

Я смеюсь, но все же цепляю ее мизинец своим.

– Клянусь тебе. – Пока что Вероника хорошо воспринимает ситуацию, но я не уверен, что она будет такой же понимающей, когда я скажу ей следующее. – У меня есть еще плохие новости.

– Так ты вампир?

Наверное, это ей понравилось бы больше.

– Нет, Сильвия и Мигель хотят присоединиться к нашей группе, и я сказал им, что мы не против.

И вот тогда Вероника начинает злиться.

* * *

– Ты поцеловал ее, – говорит мама, как только я закрываю дверь в нашу квартиру. Она произнесла это как утверждение, как факт, и взгляд, который она бросает на меня с дивана, выражает осуждение. – Я видела из окна Люси, так что, пожалуйста, не отрицай этого.

Сейчас уже поздно, десять вечера. Вероника наконец-то перестала злиться из-за пополнения в нашей группе при условии, что я соглашусь принять и Кравица с Лахлином, если ситуация изменится. Я понимаю, почему ей это не нравится, и признаю, что тоже сомневаюсь.

Затем, после нескольких минут поцелуев на крыльце, мы вдвоем пошли к ней домой и рассматривали фотографии моста, которые я сделал, прослушивали аудиозапись, пока мне не пришлось отправиться в ИМКА на вечернее собрание и небольшую тренировку после.

Во время нашего исследования, признаю, слышал «ему очень больно» и также заметил на некоторых фотографиях странный светящийся шар, но я все еще не уверен, что готов поверить в призраков. Во всяком случае, не так, как Вероника, которая уверенно цепляется за надежду. Вероятно, есть какое-то научное обоснование всему этому, какая-то логика, но я недостаточно умен, чтобы ее понять.

– Да, я поцеловал ее, – отвечаю я.

У мамы, как всегда бывает по выходным, налитые кровью глаза. Вчера вечером у Сильвии она выпила слишком много, а сегодня опять пьет в одиночестве. Слава богу, завтра понедельник, и у меня будет по крайней мере четыре вечера без пьяных разговоров.

Я прохожу мимо мамы и проверяю, как там Люси: она крепко спит в своей постели. Направляюсь в свою комнату, вытряхиваю чистую одежду из корзины на кровать, затем вытаскиваю мокрые вещи из рюкзака и кладу их в корзину, чтобы постирать позже.