Эхо тайги

После гибели Лушки, после надругательства над мертвыми затаилось село. Многие уехали на полевые работы и старались не появляться в селе, но от Горева последовал грозный приказ: на ночевку — в село.

— Дурачье сиволапое, — ругался как-то Горев, попивая с Кузьмой Ивановичем чай с коньяком. — Нас должны на коленях благодарить. Мы ж освободили их от Советов, а они забились по избам, как тараканы в запечье. Надо какой-нибудь праздник организовать, чтоб песни звенели, медовуха лилась.

— Воистину хорошо бы. — Кузьма Иванович в нерешительности затеребил конец бородки. — Да какой ноне может быть праздник, когда страда на носу.

— На то ты и поп, чтоб праздник придумать. В твоих святцах на каждый день два десятка святых.

— Истину глаголить изволите, святых изобилие, да все мелюзга. Вот если б, к примеру, Никола святитель, Георгий победоносец. Так ведь мудрость божия повелела всем именитым святым помирать осенью да зимой. Никак невозможно отыскать подходящего. — И тут замаслились глазки Кузьмы Ивановича. — Можно устроить праздник, Николай Михалыч. Устинов Ванька сватал Фаддееву Дуньку. Вроде сговорились посля пожинок свадьбу играть, а, тут, слышь, Ванька на попятную: не хочу, грит, на Дуньке жениться. Вот если б вы, вашескородь, вразумили его… А по древлему обычаю, ежели уставщик укажет, молодых вся родня привечает, по очереди потчует. А у нас в селе, почитай, все родня.

Горев «вразумил» Ванюшку. Кузьма Иванович напомнил рогачевцам о родстве, о древлем обычае, и задымили трубы по сибирскому краю, завздыхало тесто, затрещали лагуны медовухи на печках.

Валерий сидел рядом с Горевым. Высокий, стройный. На плечах золотые погоны. Молодайки наглядеться не могли на статного барина. Валерий не пил. Увидя невесту, он подумал: «Тебе бы в куклы играть». Но невеста в жизни не видела кукол. Жили зажиточно, но все равно в пять лет уже нянчилась с братиком. А затем — огород, коровы, пряжа. Вот тебе и игрушки.

— Го-о-рько!.. Го-о-орько!

— Пора вести молодых, — сказала сваха.

Невеста ойкнула, покраснела, бросила испуганный взгляд на Ванюшку и опустила глаза.

Молодых сопровождали все, кто мог стоять на ногах. Подавались советы, как вести себя по ту сторону двери. Они вызывали хохот мужиков, хихиканье баб и пунцовую краску на щеках у невесты.

Как ни следил крестный отец за Ванюшкой, тот все же наклюкался и пока сваха, отпуская соленые шутки, стелила пышную постель молодым, жених, усевшись на лавку, уснул.

Ушла сваха. Невеста, держа в руках еле светивший жировичок, растерянно озиралась. Направо постель. В головах маленький стол, а на нем зажаренный целиком петух. При виде петуха, она глотнула слюну, потянулась к нему, да отдернула руку. Сваха сказала: «Мужик должен разломить петуха. Со значением тот петух. Он был боевитым, знал свое дело, и теперь должен вдохнуть в молодых петушиную силу».

Но Ванюшка мирно похрапывал, уронив на стол голову. Дуняша потопталась возле него, вздохнула украдкой и, задув жировик, начала раздеваться. «В первую ночь и уснул». Дуняша подумала разбудить его, но махнула рукой и юркнула в супружескую постель. Потянулась.

— До чего баско. В жисть не спала на перинах. — Повернулась на бок, положила ладошки под щеку, зевнула и похолодела от ужаса: «Проспит Ванюшка, а утром сваха придет, што я ей покажу? Что сваха покажет гостям? И простыня, и рубаха чистые будут. По всему селу разнесется, что невеста нечестна. А я-то при чем, ежли жених храпит. Господи, стыд-то какой. Парни, задразнят. Ворота дегтем измажут».

Дуняша соскользнула на пол босыми ногами и затормошила суженого.

— Ванюша, Ванюша, проснись ты ради Христа… Неужто забыл, што жених?

— Уйди… Спать хочу.

— Сама спать хочу. Да завтра же утречком я помру со стыдобушки. Пошли на кровать… Пошли…

— Сапоги шибко жмут…

Ванюшке мерещилось, будто залез он в непролазную чащу, и сгреб его там медведь и тащит куда-то, а у Ванюшки ни ружья, ни ножа, и ноги не идут.

— Отпусти… — бил он кулаками по сдобному телу Дуняши.

Невеста похолодела.

— Я же не силком тебя на себе женила. Сватался сам. За што на меня позор? Ваня, светик… Ой!..

2

Молодайка до рассвета тормошила Ванюшку. И сапоги сняла с него, и плакала, и, поправ обычай, кормила жениха петухом, в надежде пробудить в нем мужскую силу. Не выспалась, устала, как не уставала в страду, зато к утру все было слажено по обычаю. Ванюшка отсыпался, когда с громкой радостной песней сваха пронесла через избу в сени супружескую одежду. Развесила ее на крыльце. Все должны видеть: девку выдали без обмана.

Дяди и тетки, двоюродные сестры невесты, племянники и братовья в радостном исступлении били об землю крынки, горшки, чтоб выразить гордость непорочностью невесты.