Эхо тайги

Шли осторожно, но споро, стараясь подальше убраться от Рогачево. Вода на броду не охладила воспаленные думы. Ночная прохлада и тишина, напоенная запахом трав, влажной земли, пихт и отцветших черемух не притупили боли утраты, — Скажи на милость, впервой за всю жизнь в себе человека увидел, а не быдло хозяйское. И на тебе, — вздыхал Жура. Не так болела иссеченная шомполами спина, как душа ныла. — Ксюха, а Ксюха, как на воле гутарят? За што это нас? При царе так не драли.

— Откуда мне знать. Не о том была думка и теперь не о том. Где от ворогов нам укрыться теперь?

— М-м-да… Видно, Ваницкий сызнова к власти пришел, так его тетку.

— А нас, коммунаров, за што? За то, што заместо лошади плуг на себе таскали? Ноги потерли в кровь, копая лопатами целину?

— Тише! Не услышал бы кто!

Ксюшу нагнала Аграфена с Аннушкой на руках.

— Ответь ты мне, не видела Олюшку нашу?

— Утром отыщем.

— Утром, Аграфенушка, утром, — торопливо вмешайся Егор, — Сама вечор отпустила ее к куме ночевать. Да у нас на селе кумовьев, каждый приветит.

— И то правда. Видать, у Катерины заночевала Олюшка, — устало согласилась Аграфена.

И Егор поспешил отвлечь Аграфенины думы.

— Ты куда нас ведешь-то? — спросил он у Ксюши.

— Куда веду? — эта мысль и мучила Ксюшу. Освободила товарищей — радость. Увела от погони за Выдриху — радость. Опасность осталась позади, но пришла ей на смену забота; а дальше как жить? И где?

Чутьем понимала, не время сейчас для совета. Нельзя посеять в истерзанные души товарищей мысль, что их проводник не знает, куда идти и что делать.

«Я в ответе за всех. Куда их вести? Куда нести Веру? Сегодня Веру искали по всей тайге, а теперь из амбара ушли коммунары. Утром солдаты все тропки пройдут, все горушки облазят. Выходит, нужно прятать народ, да так, штоб никто не нашел? А где?»

И тут вспомнила про Ральджерас. Его боятся. Никто не подумает поискать в Ральджерасе. Туда ведет одна узкая зверовая тропа, на перевале, между скалами, один человек с винтовкой может задержать целый взвод.

Свое начало река Ральджерас берет где-то в недрах горных хребтов. Там, в темноте подземелья, она собирает ручейки, ручьи, крепнет и вырывается из-под горы Каратау сразу сильным бурливым изумрудно-зеленым потоком. Шумит на перекатах, а на тихих плесах и в уловах-ямах нежатся таймени.

Дика долина Ральджераса. Дорога идет туда через по осыпям да по кручам. Сразу в не попадешь.

Много лет назад Ксюша с Устином белковали в тайге. В снегопад сбились с дороги и, спускаясь с хребта, попали в незнакомую долину. Поразила Ксюшу тогда непуганность птиц. Рябчики подпускали так близко, что можно было дотянуться до них недлинной жердиной. На кедрах кое-где сидели глухари и не обращали на людей внимания. И белки было много. Помнится, Устин перекрестился тогда и буркнул: «В Ральджерас мы попали. Вон и гора Каратау, на которой бесы живут». Опять перекрестился и заторопился по каменистым осыпям прочь.

Приземиста гора Каратау. Покрыта глухой черневой тайгой. Без дороги, напрямик, не пробраться, А склоны горы все в оспинах, будто изгрыз кто гору.

Давным-давно, передавалось из поколения в поколение рогачевцев, Каратау была самой высокой горой по округа такой красивой, такой веселой, что глаз не отвесть. На вершине ее всегда лежал снег, и была гора на заре розовая, днем золотилась от солнца или голубела от набежавшей тучки, а лунную ночь серебром отливала.

Черники было вокруг тех снегов на горе — не пробрать. Смороды, кислицы на склонах — не сходя с места набирали лукошко. А птиц: рябков, глухарей… И звалась она тогда Алтынтау — Золотая гора.

По преданию в ту пору поселились на Алтынтау бесы. Не русские, нет, Бесы и черти свои у каждого племени.

Поселились бесы на горе — и сразу черника не уродилась. И цвела хорошо, и морозом цвет не убило, а на всей горе хоть бы ягодка. Смороду с кислицей поморщило всю, и такая горькая да невкусная ягода стала. Глухари, косачи, рябки от бескормицы улетели с Алтынтау.

Днем на нее смотреть — гора как гора: и снег искрится — и тайга зеленеет. А как ночь, вой на горе, хохот, рев; ни того ни с сего громы загремят, молнии заблещут и окутается гора желтым туманом. Серой запахнет. Не дай бог в такую ночь православному на Алтынтау или вблизи очутиться: покалечит или спалит, будто и на земле его не было. Только крестик нательный на месте останется.

Не раз ходили прапрадеды рогачевцев на Алтынтау с крестами, с иконами да молитвами. Вот и загнали эту нечисть под землю, оттого и гора ниже стала, и вся-вся в оспинах-ямах. И зовут ее теперь Каратау — Черная гора.

Боялись рогачевцы ходить на Каратау. Избегали и Ральджераса.

— В Ральджерас пойдем, — шепнула Ксюша.

— Там бесы, — ахнули многие.

— А здесь солдаты!

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Горев стоял на высоком крыльце приисковой конторы самодовольно ухмылялся. Солнце светило ласково, а в нагрудном кармане еще ласковее грели две телеграммы.