Эхо тайги

— Наши обозные пойдут по тракту, потом по реке к Саморекам. Засядут там. За скалами да за камнями наши полета бойцов сотни могут сдержать. А мне, Вавила, отбери самых легких на ногу. Я поведу их напрямик через Синюхин пыхтун. Тут, ежели скоро идти, мы их настигнем завтра. Ночь-то, они, поди, в Черемушках прогуляют, село богатое…

— И погонишь от Черемушек обратно, — перебил Игнат. — Правда твоя. Там такой крутик, што можно весь обоз снегом завалить. И я с Ксюхой, Вавила. Мы с ней как-то уж попривыкли по перевалам-то топать. А ежели дашь нам пулемет — мы им жарку поддадим.

— Так, так, Игнат, — радовалась Ксюша, — А вам, Вавила, вот тут ждать, на развилке, у пихтача. Некуда колчакам боле отступать. Впереди мы снежный завал устроим.

Рано утром партизаны еще готовили обоз, а из Притаежного уходили двадцать пять лыжников. Самых легких на ногу, самых выносливых. Впереди шла Ксюша, в дубленом полушубке, за спиной винтовка, на красном кушаке отцовский нож и солдатский подсумок с патронами. За ней — Ванюшка. Шел и напевал под нос о белой лебедушке, улетевшей в далекие страны. И казалось ему, лебедушка — это он, смотрит на синее поднебесье и собирает силы для дальней дороги. Он мысленно прощался с тайгой, с Рогачевым, с Притаежным. Еще несколько дней и крылья умчат его в далекий желанный город.

За Ванюшкой еще двадцать три лыжника. У могучего Игната на плече кавалерийский пулемет.

Вера с Вавилой смотрели вслед уходившим.

— Смотри, сколько притаеженцев провожают отряд. Вот уж правда, сила наша в народе.

— Вавила, а Яким, как в воду канул. Не нашли его посыльные в Притаежном.

— Черт с ним. Не о нем речь сейчас. Вера, на совете, мне показалось, ты обиделась на задание, которое предстоит тебе выполнить.

— Нет, не в моих правилах, Вавила, затаивать обиду. Через час я уйду через перевал в Рогачево. Но, если откровенно, то хотелось быть с бойцами в Самареках.

— И я этого очень хочу, но часть горевцев может бежать в Рогачево. Возможно, с ними будет и Горев. Надо помочь дяде Журе…

— Хватит об этом. Я свое дело знаю. До свидания, товарищ командир! Жду хороших вестей.

— Я тоже… Вера, обними мою Аннушку и передай вот это… — Вавила протянул мешочек. Смутился. Поспешно пожал руку своему комиссару и пошел прочь.

8

В Баянкуле пустынно. Ползут над самой землей серые, набухшие тучи. Подняться выше сил не хватает, и цепляются они за пихты, за скалы, за крыши домов и сыплют на землю хлопья снега.

Едва приподнимутся тучи и притихнет буран, сквозь серую пелену проступают темные пятна домов, мелькают огоньки в окнах и горьковатый пихтовый дым, смешавшись со снегом, плывет над притихшим рудником.

«Динь, динь», — робко разорвал тишину колокольчик и сразу же смолк.

Колокольчики в тайге — не прихоть кучера, вот, мол, какие мы, за версту слышно, как едем. В тайге колокольчик совершенно необходим. Снега глубоки, и, если съедутся где-нибудь в неудобном месте нос к носу две гусевки, кому-то надо освобождать дорогу: распрягать лошадей, лезть но уши в снег, опрокидывать в снег кошеву и пропускать встречную. А кому охота распрягать лошадей на морозе?

То ли дело, когда под дугой колокольцы да с подбором. Сажен за сто услышит встречный кучер их звон: ага, сам Ваницкий едет, его набор. Поищет место, где удобней разъехаться, где снег помельче, попридержит гусевку, загодя свернет с дороги и подождет, пока гусевка господина Ваницкого не промчится мимо.

Ну, а если впереди раздается звон поповского колокольчика, так приставский кучер, к примеру, и бровью не поведет: распустит бич-змею, огреет лошадей, и дуй не стой. Пролетит в клубах снега мимо поповских саней. Колокольцы на таежной дороге нужны так же, как топор, запасная веревка, лопата.

— Гони, черт тебя побери, — крикнул Аркадий Илларионович. — Что встал?

Ямщик привычно съежился, ожидая тычка. Но Ваницкий не двинулся, «Не ударил, — подумал кучер. — Не то, видать, времечко. Партизанов боится», — и, удовлетворенно крякнув, сказал почти весело:

— Куда еще гнать-то, Аркадий Илларионович. Тпру! Вот и контора.

Сбросив доху, Ваницкий вбежал на крыльцо и забарабанил в дверь.

— Кто там? — щелкнул затвор берданки.

— Хозяин.

Войдя в кабинет управляющего, Аркадий Илларионович покосился на большой мягкий диван. Он не спал две ночи, но боялся даже присесть, чтобы не заснуть. Стоя, опершись рукой о письменный стол, спросил:

— Сколько золота на Баянкуле?

— Запас?

— Запасы я знаю без вас. В кассе? Понимаете?

Управляющий отчеканил:

— Восемь пудов, восемнадцать фунтов, тринадцать золотников.

— Немедленно тарить. Сроку, — взглянул на часы, — сорок минут.

— Ящики не готовы.

— Будете тарить в кожаные мешки. Они у меня в кошеве.

— Сейчас пошлю за кассиром.

— Не надо. У меня дубликаты всех ключей. Возьмите, — вынул из кармана связку, передал ее управляющему. — Не звать никого. Запакуем сами. Прикажите готовить три подводы. Да лошадей получше. Кучерами поедем вы, Яков и я.

— Зачем три?

— Посмотрите, какой снег. Две порожние будут дорогу мять, а на третьей поеду я.