Эхо тайги

– Батюшки! Снега-то вокруг! К утру в пояс навалит. Вот и звери от снегопада подались на малоснежные склоны… – И Ксюша заторопилась к избушке, где ждали ее Ваня-маленький и Арина.

6

Вера сидела за столом, склонившись над бумагами. Светлые, коротко остриженные волосы обрамляли уставшее с морщинками лицо. Она машинально листала страницы объемистой папки с делом о банде Росомахи, но глаза не останавливались на строчках. Они знакомы. Вера читала их неоднократно. Но банда пока неуловима.

Донесения о грабежах, насилиях были краткими, тревожными.

«В Притаежном 25 декабря ограблен кооперативный магазин. Взята выручка, украдены сапоги, мыло, ситец, соль». Далее шло перечисление, чего и сколько, на какую сумму…

«…Сторож жив остался, но от страху пока не может говорить…»

К донесению приложена «визитная карточка», написанная четкими печатными буквами: «ПЛОХО ТОРГУЕТЕ, ВЫРУЧКА МАЛА, НАДЕЮСЬ НА ЛУЧШИЕ ДНИ. РОСОМАХА».

А вот донесение из Гуселетово. Убиты поп и его жена. Описан разгром, учиненный бандой в их доме. Вера передернула плечами, вспомнив место преступления. Ей, как следователю, пришлось выезжать в Гуселетово.

И опять к материалам расследования приложена «визитная карточка». «ИЗВИНИТЕ ЗА РЕЗВОСТЬ. ЗДЕСЬ КОЕ-ЧТО ПЕРЕПАЛО. РАССЧИТАТЬСЯ ЗА ИЗЪЯТОЕ МОГУ В ТАЙГЕ. РОСОМАХА».

В Притаежье и на бывших приисках господина Ваницкого свирепствовала банда. Села и заимки полнились слухами о женщине, которая не только грабит и убивает, но и ведьмует: делает заговоры, напускает порчу на людей и скот. Это больше говорят те, у которых действительно нечего красть, в лучшем случае, есть корова, овечки, свинья или лошадь.

– Кто эта Росомаха, – вслух думала Вера. – Неужели наша Ксюша? Ее исчезновение совпало с побегом Ванюшки, Горева, Якима. Федор уверяет, что это она ведьмует.

Вера представила себе Ксюшу – высокую, стройную. Черные волосы заплетены в тугую недлинную косу, как у невесты, а на виске седина. Черные глаза ее удивительной глубины, живые, но с затаенной грустью. А от них на виски пролегла паутина морщин. На высоком лбу тоже морщины.

– Нет, Ксюша не может творить бесчестное, – твердо сказала Вера. – Да ведь еще в 20-м году, зимой, когда исчезла Ксюша, нашли на реке у полыньи шубейку, мужские рукавицы, цветастый сарафан. Аграфена уверена, что это вещи Ксюши, Ванюшки и Арины. Они, видать, утонули, когда переправлялись через реку. Так и решили тогда рогачевцы. И весной искали в тайге – ни следочка.

Нет, здесь орудует банда, умная и хищная, как зверь, именем которой она прикрылась.

– …Вот тебе распрорасчестное слово, – оправдывался молодой сотрудник чека. Он тянул руки к дверке железной печурки, набитой осиновыми дровами, – мы обшарили все, Ральджерас исходили…

– А лабазы?

– А лабазы, Вера… извиняюсь, товарищ следователь, не нашли. Пусть Вавила их сам поищет по тем приметам, что дал… «от брода идти на полдень к большому замшелому камню, от него мимо обгорелого пня к ветровальной кедре…» Видишь, на память вызубрил, как «Отче наш». Попробовал бы Вавила сам поискать обгорелый пенек, когда он под снегом в четыре аршина. А уж лыжню, след человека, – хошь побожусь, хошь честное коммунистическое дам, – не могли пропустить.

Сырая осина в печурке то фыркала рассерженным котом, то шипела, как проткнутая гвоздем автомобильная шина, то начинала надсадно сипеть. И все это: коптящая лампа, железная печурка и завывание метели за полуразбитым, заделанным картоном окном, и черный жестяной чайник на кромке стола – все напоминало Вере ту теплушку, что везла куломзинцев на помощь иркутским рабочим. Она очень устала сегодня, как впрочем уставала вчера, позавчера, неделю назад. Временами теплушка из прошлого ощущалась ярче, живей, чем закоптелые стены кабинета следователя уездной чрезвычайной комиссии. Вера неоднократно ловила себя на том, что ждет сигнального гудка паровоза и приказа дневального: «… с пилами, топорами вылазь дрова пилить».

В ожидании неприятного разговора с Вавилой Вера нервничала и потому довольно ядовито заметила молодому чекисту:

– Стало быть, прогулялись по Ральджерасу и – восвояси, на печку…

– Что ты, Вера! Товарищ следователь! В Ральджерасе птица вовсе не пугана – видать, давно не видела человека. После мы три дня в вершине Ральджераса сидели, днем хотели увидеть дымок. А ночью – хоть искорку. Ветрина там, на гольце, скажи, валит с ног.

Обмороженное лицо молодого сотрудника подтверждало его слова.

– Нет там ни души, хоть голову мне оторви.

– Ты так и Вавиле скажешь?

– Так и скажу. Да и что Вавила? Его от нас, я слыхал, переводят на поднятие золотых приисков, и больше он нам не начальник.

– Не горячись! Хлебни чаю, – протянула Вера жестяную кружку. – Хлеба нет. Извини. Но есть две вареные картошки. На одну. Да объясни, как это так в тайге нет ни следочка, а все окрестные села, все пасеки и заимки шепчут о Росомахе. Охотники видели ее несколько раз. По земле ходила, а как сотрудники чека пришли – по воздуху полетела. Да?

– Так на заимках и про Иисуса Христа говорят еще больше того. А ты его видела?

– А события в Притаежном – тоже Христос натворил?