Эхо теней и другие мистические истории

— Я-то всё помню. Очень даже хорошо помню. И подгон твой помню, хороший подгон был. Я ж тебя не удавил только, потому что сын мне родной. Я ж не тебя там, — себя за замшелую рубашку дёргал, — я себя проклинал. Что такую падлу вырастил. Что отца родного ты, — ткнул указательным пальцем, — ты со свету меня изживаешь! И кому бы я сказал что-то? Леночка у нас золотая, она бы мне бухому ваще не поверила бы, что ты меня там закрыл, что говно я жрал, тряпки свои, мочу. Ты же пай-мальчик умненький, у-у-умник, — приблизился к нему, потянул руку — и Николай отодвинулся, подобрался. — Ай, боишься, — отец сам себя оборвал, одёрнул ладонь, засмеялся. — Боишься теперь, что одни мы здесь, и папка с тобой любимый, да?

Парень дёрнулся, схватил со стола очень удобно там появившуюся отвёртку.

Отец схаркнул на ковёр.

— Опять меня грохнешь? Ну, — кряхтел, — один раз, другой, чего там, давай! — встал прямо, раскинул руки. — Не защищаюсь! Вот он, я, весь, открытый! Да бей ты уже, не крысь, — видя, что парень мешкал. — Ты меня чем, незамерзайку тогда принёс, да? Добренько так ещё сел, говоришь такой: «Вот, возьми, тебе это, промочи горло!» — и улыбался-то, лыбился как! Я знал, что яд мне несёшь, что добить ты меня решил — а всё равно выпил. Помнишь? Схватил чашку и залпом, — с этими словами призрак откинул голову, будто бы демонстрируя. — Не удавил тебя, хотя мог. Сдохнуть приятней было! И знаешь, в чём мерзость? — старик опять опустил руки, чуть-чуть склонился к всё так же сидевшему, напряжённому сыну.

Николай сжимал в ладони рукоять длинной отвёртки. Большая, толстая. Отлично подходила, чтоб вогнать сущности в шею.

— Валяй, — кивнул парень, сам поднялся на ноги, ещё чуть-чуть отошёл — а призрак и сам отступил, на носки тому сплюнул.

— Что ты сам обо мне так думаешь, — медленно, вытянув голову на тонкой дрожащей шее. — С твоей башки, — по столу кулаком врезал, — все слова забираю. Своей, того, — качнулся, — нет нигде у меня. Ты, — опять ткнул в него гнилушным пальцем, — ты, тварь, вот это всё от меня хочешь услышать.

Парень насупился, поднял плечи.

— Уйди, — Николай холодно бросил, глядя в застывшие серые глаза, — не хочу тебя бить.

— Ха! — призрак загородил дорогу, грудь выпятил, — не хочет он, «хынтиллегентный» какой! Врежь давай по-мужски!

От отца воняло. Не только спиртом: дерьмо, гнильё. Моча. Разложение, сырая земля.

Николай поморщился. Противно. Раздражал.

— Не беси меня, — процедил сын. Вскинул руку, пытаясь его отстранить.

Отец схватил сына под локоть, прижался к нему, заломал, прижимая лицом к столу. Завёл руку парня тому за спину, с силой зажал. Ещё немного — и может сломать. Свободную руку поймал, не ту, что с оружием.

Коля понимал, что от него требуется. Прекрасно осознавал и своё желание, и что именно за его действием начнётся настоящий кошмар. Конечно же, он желал призраку-образу отца наиболее мучительной смерти. Он хорошо понимал это чувство. Даже не так: он помнил его.

Убить, убить гниду, убить пьяную погань, которая отравляла семью просто фактом своего существования.

Стиснул зубы, ощущая давление хватки — и зажмурился.

Не кричал, когда кости хрустнули. Не кусал губы, просто сцепил их, стараясь забить на острейшую боль в плече.

Отец молчал. Надавил ещё — и от ключице к лопатке пробился колющий, жгучий импульс. С левой рукой можно прощаться.

— Не отпустишь? — прошипел сын.

— Ты меня? — призрак толкнул его к выходу из комнаты. — Видимо, — потянул на себя, чем вызвал новую вспышку боли в плечевом суставе, — нет.

Пинок — и сын едва удержался на ногах, вылетел в коридор.

Мысли опережали действия. За одно мгновение пронеслось много всего.

«Плохи дела. Желание убийства, похоже, пополнилось желанием наказания. Это и есть, то, что мне нужно? Но… Но нет же. Нет. Это не то, не то, чего я хотел бы на самом деле…«

Парень рванул вглубь коридора — дальше, на свет, к кухне.

Левой рукой старался не дрёгать. Любое движение суставов откликалось новым импульсом-вспышкой, ослепляющей, оглушающей.

Просто доковылять. Просто сбежать отсюда.

По стенам тянулся скрежет длинных ногтей.

Не оглядываться. Это уже не только отец в запертой спальне. Это когти, когти расправы, они лязгали, они скреблись, медленно сдирая обои, разрезая ковёр на полу.

Отвёртку он ещё в той комнате выронил.

«Не сражаться! — уже в прихожей. — Просто бороться за жизнь».

— Э, как бы не так.

Образ отца — на этот раз даже вполне ухоженного, просто чуть дряхловатого, мужчины появился буквально перед ним, преграждая выход на улицу.

За спиной всё ближе слышался лязг когтей. Коля буквально воротником чувствовал, как те настигают.

Впереди, вот здесь, в шаге — ухмыляющийся, довольный призрак. Давил лыбу, обнажая чёрные, лишённые зубов дёсна. Кривился, щуря яркий — и такой серый, уже не стеклянный, но металлический взгляд.

… «И ты, походу, по полной попал:

Горгород, Горгород, дом, но капкан» …