Эхо теней и другие мистические истории

Только потом, когда можно дышать спокойно, я опускаюсь на край постели отцепляю с себя носки. Они тоже меня раздражают, но меньше проклятых джинсов, Ещё и вонючие, и пропитаны потом, и вообще, чем свободней — тем всегда лучше. Им я уделяю немного времени, чтоб повесить на спинку стула рядом с кроватью. Всё-таки они нужны мне: эти стопы не для чужих глаз.

Моя вязаная красная кофточка — это моя броня. Мне так нравится, как она ощущается поверх голой кожи, что под ней даже и не ношу футболки. Ну, только в тех редких случаях, когда меня контролируют. Люблю-люблю эту колкость, эту щекотку приятную по всему телу. Она хоть немного сглаживает боль от тугого пояса. И волнительно с ней так! Игриво!

Для кофточки у меня всегда самое почётное место — рядом со мной на диване. Складываю её так, будто рядом лежит ещё кто-то. И рукава, будто руки, складываю. Спи-отдыхай, моя милая. Ты очень хорошо трудишься.

Простой белый лифчик я складываю одной чашечкой, рядом с треугольником кошечки. Получается как холмик — и стрелочка, указывающая на него.

И только теперь, когда все на своих местах — кроме джинсов, ремня, их место — там, где бардак, вперемешку с рюкзаком и прочим ненужным хламом — я закрываю дверь спальной. Полотно зашториваю окно. Выключаю настольную лампу.

Гашу в помещении свет.

Вот теперь — готово.

Время закрыть глаза.

***

Моя стопа подминает мягкие стебли травы.

По коже пробегают мурашки от лёгкого ветра.

Меня не знобит, моему телу тепло, а сердцу — сердцу спокойно, уютно. Лучи закатного солнца ложатся на плечи едва-ощутимым покровом. Я бы даже сказала, мантией. Мантией-невидимкой, единственной одеждой, в которой я прихожу сюда.

Ещё шаг — и под ногами влажный песок. Немного холодно, но приятно, в нём утопают ступни. Я не спешу, я пробую мягкую почву пальцами ног. Поднимаюсь на пятки — перекидываю вес на носки.

Вне зависимости от всего, в этом месте всегда пора лета. Даже не так: пора Литы, вечерней Литы, когда где-то неподалёку слышится треск веток в пока что тихом, только-только зажжённом к грядущей ночи костре.

Я не оглядываюсь, просто знаю: за спиной густой лес. Такой густой, что полон не запахами, а парами хвои. Они липнут к лопаткам, облегают меня так, как будто бы обнимают.

Это место не терпит спешки. Это место не терпит шума.

Только тихонький треск костра. Только шорох травы от ветра. Только песок, давящийся под ногами.

Ещё шаг — и стопой ощущаю дерево. Неровная, колышущаяся поверхность.

Аккуратно, держа равновесие, я подаюсь вперёд — и только теперь позволяю себе глубокий-глубокий выдох.

Ложусь на спину, складываю ладони крестом на ложбинке поверх грудей.

Пространство чуть-чуть качнулось — и мир плывёт.

Я плыву в своей лодочке удовольствия. В той самой лодочке, которая не для лишних. В которую приглашу только самых близких, самых родных людей.

Здесь не бывает шумно, и тем более никогда — светло.

Поверхность лодочки всегда мягкая, как воздушное пуховое одеяло, которое облегает мои бёдра, плечи. На котором я вся распрямляюсь. На котором так уютно, так хорошо, так приятно, спокойно лежать.

Густой тёмный лес, побережье — они отдаляются, да я и не вижу их вовсе. Затылком в перины, только теперь открываю глаза — и мой взгляд обращается к небу. Чистому-чистому небу, где пока что не светят звёзды. Открытая сизая гладь, по которой мерно тянутся облака.

Моя лодочка не раскачивается, тихо тянется по воде.

То ли озеро, то ли маленькая река. Я всегда представляю, что это такое судёнышко, которое отвозит меня в моё царство. Принимаются шутки, что это Харон везёт меня в Ад на оргию. Иногда это всё ощущается именно так.

Стараюсь дышать не только лёгкими, диафрагмой, но — всем-всем телом. Чтоб каждый вдох — это пропустить воздух через себя. Чтоб худой, вечно сдавленный тугими джинсами живот мог спокойно и вольно подняться, а вместе с тем — расправились плечи, выгнулась поясница. А потом выдох — когда, опять-таки вся, опадаю.

Вдох и выдох, выдох за вдохом — и всё дальше и дальше, по мутной талой воде.

Наконец, никуда не торопимся.

Наконец, никому ничего не должна.

Вдох и выдох, выдох за вдохом — и без звуков. Без лишних глаз.

Когда вдоховыдохов набирается много, я опять закрываю глаза, отдаюсь на размеренный дрейф.

То правый, то левый борт лодочки нет-нет, а иногда поднимается, немного покачивает меня то в одну, то в другую сторону. Поднялся — и я покачнлуась. Опустился — вместе с ним опускаюсь и я.

Чем дальше, тем всё меньше различных звуков, все они уступают единственному: пение тихой воды. У озёрной глади оно ведь очень своё. Характерное, ни с чем другим нельзя спутать — и никак по-другому не описать.

Я не вижу воду, но знаю — она понемногу краснеет. Совсем скоро на небо взойдёт луна, ознаменовав час прилива. Но это «скоро» наступит потом, не в этот миг, не сейчас.

Я и раньше отдыхала на лодочке, и приливов, отливов не было. Они начались недавно, а вместе с ними ко мне стали являться образы.