Эхо теней и другие мистические истории

Сидит, значит, как Белая Вдова отметила, простой такой себе чувак в косухе, патлатенький, в джинсах с заплаткой, на лавочке. Бутылку посасывает, причмокивает — а над ним даже не тьма — никогда не называй ту сторону тёмной, это заблуждение и ошибка — а тень, именно что тень. Знаешь, когда голова кружится, мир вокруг плывёт, всё размывается — так вот, то же самое, только вокруг всё в порядке, а размыто совсем немного, над жертвой. И эта размытость, значит, в бутылку просачивается, и вместе с горилкой — и внутрь, взахлёб, и по губам, подбородку, на шею, футболку — совсем закинулся, хлещет и хлещет. Прямо слышу довольное повизгивание — Шура балдеет там просто. Он мне как-то пытался описать это чувство. Как минет... а, прочем, я не алкобес, мне не понять, кто и как у них отсасывает, самого от такого только блевать и тянет.

Осушил до дна, стоит, глаза блестят, лыба давится, щёки красные, губы синие.

— Ахой, мил-человек, — подхожу к нему.

— Сам ты хуй, чо надо-то.

— Пить есть, а не с кем. Хошь разобьём?

Э как глаза заблестели, руки раньше мыслей сработали — потянулся, тяжело так, всем телом, и ко мне подался. Как мертвяк уже.

— Не, — я вскинул руку, — ну кто ж такую красоту да на говёном дворе жрёт? Тут место классное есть. Ты же недавно приехал?

— А если и недавно, — нетерпеливо тот бросил, погрустнел, сел обратно. — Чо за дела-то?

«Блин, Шура, я тебе не за это их поставляю. Шевелись давай».

«Эй, я этого сам нашёл, — едкий смех такой, ядовитый».

«Скажешь тоже, к Лаврентию вместе ходили. А сижек у тебя нет — без них не пустил бы».

Шум ветра как рык — недовольный, злобный. Но смирился.

— С кем эт ты базаришь? Чо бубнишь под нос? — Хмырь вроде заметил, но, естественно, не расслышал. Ещё бы услышать — я речи той стороны сам несколько лет учился, пока по понятиям с ними говорить смог. До этого только жужжания, ворчания и завывания, из которых случайно угадывались обрывки слов. Это тебе для удобства перевожу, на самом деле оно всё совсем по-другому звучит.

— Пошли, — говорю, — прогуляемся, — показываю честно-купленную бутылку. — Намазка, бутеры, всё как надо. Ну чего тебе домой-то? Тебя там что, ждёт кто-то?

Вот тут я попал: махнул рукой, чуть ни в плач, синька — она такая. Вообще просто с литра так не возьмёт, но сейчас Шура старается, дозу получил — и накручивает, нагнетает, всю даркоту наружу выводит.

Снова смеюсь. Всегда смеюсь мысленно, думая об этом. Та сторона — она не тёмная, а другая. А даркота вся, мрачняк — он на этой на самом деле, из людей вытягивается.

Короче, согласился Хмырь со мной идти, и по дороге всё под чистую выложил. И что жена стерва, и дочь-обуза — он ведь против был, чтоб рождалась, так как же теперь сказать может? Родилась, любить надо, воспитывать. А как воспитывать, если ей и компьютер не нравится, и контра не прикольная, и рок не прёт. Цоя, Цоя не уважает! И Высоцкий ей мутный какой-то, книжки про своих очкариков читает, джеков-персиков («Перси Джексон»— машинально поправил я, «-Да-да, он самый Перец этот, совсем мифы все переврали там»), и всё по классике. («Вот Алина, Алина классная. Она меня слушает, сочувствует, понимает. «Арию»уважает, по Мановарам прётся. Мы с ней Малую Эдду обсуждаем. И Старшую, ты прикинь, да? Вот это баба! И Беовульфа любит, любимый фильм у неё, вот это крутяк, ну!»).

— А твоя что?

— А что моя.

— Ну, зачем женился на ней.

Пьяный BSOD — такое словами не передать.

Знаешь, когда котёнок пытается понять, откуда в кране вода — это до чёртиков мило. Представляешь, да? Мордашка удивлённая, лапкой машет, крутится, ходит вокруг да около. Капля капнула — отпрыгнул, напрягся — и снова так боязливо идёт, осматривает.

Так вот, когда такая же борьба интеллекта над приматом происходит в голове у взрослого мужика — от такого уже даже не плакать хочется, только жалость и отвращение. Сразу понимаешь: прав был тот чувак, который сказал: «Кто не мёртв, тот просран»(не знаешь, кто? Прочтёшь как-нибудь, там тоже про ту сторону много, но под другим углом). Вдвойне горько, что вот такой силы напряжение случается от такого простого же блин вопроса.

— Любил я её, в общем, — наконец выдавил Хмырь.

Хотел спросить за что, но новая висячка — это уже перебор. На том и сошлись.

— А куда идём-то?

— Да к реке, тут близко совсем.

Это и правда близко — сперва на набережную, потом свернуть под мост (тяжёлый Хмырь, пьяный Хмырь, не убейся раньше времени, ну), и там уже сесть на камнях, поставить горькую, накрыть поляну.

Там он снова выпил, мне предложил. Я согласился, свой стакан отставил только — а он снова за бутылкой тянется.

Крошу хлеб тем временем, в воду подкидываю, а река всё темнеет, от крошек круги расходятся.

— Ба...ба, — Хмырь поперхнулся так, что бутылка из рук выпала да и в реку упала.

А баба там появилась. Мавка, если точнее. Русы косы, полны груди. Губы пухлые, лицо румяное, руки нежные, пальцы длинные. Только ниже живота не гляди — испугаешься. Да она и не показывалась полностью, только вынырнула, к камням подтянулась, чтоб весь верх был виден.

— Ты кто? — Хмырь удивился, отпрянул.

— Ну, чего ты.