Эхо теней и другие мистические истории

Вколоть ей снотворное под лапу. Ага, трясущимися от страха потными руками. И сердце щемит.Вырыть ей могилу (тяжёлой лопатой. В саду. Зная, что Альба сейчас просто лежит и спит вот там, в вольере. Думать о том, что она и так умрёт, чтоб успокоиться. Вспоминать мудаков и злиться на них. Верить, верить, что делаешь доброе дело).

Положить туда тело (самому. протащить на носилках от вольера к саду. Положить туда так, чтоб голова торчала. Смотреть на всё это. Чувствовать её сухой мех. Дрожащий живот. Безвольные обвисшие лапы. Понимаешь, да?)

Присыпать обратно землёй. И так, чтоб не повредить её саму.

Я это руками делал. Своими. Боялся лопатой. Боялся, что проснётся. Боялся.

Уже всё равно было, сработает или нет. В какой-то момент как перемкнуло: просто хотелось боли. Боли себе. Собственной. Объяснял происходящее тем, что если смогу — то найду сил справиться и с мудаками в жизни.

Поставить миску с едой и уйти в дом.

Это было в среду. Ждать до субботы, предки возвращались в воскресенье.

Я ждал. Знал, что будет выть. Это было бы громко. Пришлось заткнуть намордником.

Знаешь, я прервусь ненадолго: понимаю, Тебе нужны пояснения.

Не знаю, сталкивалась ли ты с настоящим отчаяньем — когда уже не думаешь. Не сомневаешься. Не размышляешь. Просто совершаешь механические действия, одно за другим. Когда тебе просто наплевать. Нужно сделать — сделаю. Не нужно — не сделаю. Когда внутри вообще ничего не откликается. Пустота и ожидание результата. Или просто пустота.

И, поверь, видеть, как твоя собака рычит, вертит скованной мордой в попытках зацепить клятую миску с куриной косточкой — а всё остальное тело в земле (даже представлять не хотел, как она там) — та ещё картина.

Пришёл час.

Снял намордник.

Отошёл — нужно заставить себя посмотреть в глаза.

До полудня второй октябрьской субботы 2009-го я не понимал, что такое сатанинский блеск глаз. Не слышал истошно-звериного воя.

Всё случилось мгновенно.

Мгновенно понял, зачем ей новое имя: нареку земным — вспомнит земные обиды. Вспомнит, и права будет.

Мгновенно ударил лопатой.

«Ротти»

«Василий Дыбенко. Павловивч».

Ветер тогда поднялся. Шум страшный, как от грозы, даже нахлынул дождь.

Голова Альбы лежала рядом с опрокинутой миской. Сжала наконец добытую куриную косточку. Только хватка всё слабела, и крови вокруг больше и больше. Выпустила её в итоге, так и лежать осталась.

Только потом понял, что я наделал. Что это всё нужно закопать вместе. Что родителям объяснять придётся — там ладно, это ещё нормально — умерла своей смертью, могилку показать. Только на душе от этого не легче.

Короче, с субботы на воскресенье я не спал. И дело даже не в кошмарах. Просто — ну... просто дело. Такое.

Я не верю, что решился на это. Ну, как. Скажи мне о таком кто-нибудь посторонний — бред полный. Абсурд. Невозможное. У мелкого пиздюка просто кишка тонка. Умом тронется раньше. Не сможет, сил не хватит.

Сил хватило. Умом походу тоже тронулся.

Ваську нашли уже в понедельник, на мосту Чревки. Глотка разодрана, кишки наружу, множественные следы укусов.

Кто, как, почему? Убийцу долго искали. Тем более, что потом были и другие. Много их.

Я не причём. Ротти сам искал новых жертв.

Хмаровск — большой город, и смерть — не такое уж редкое явление. Кто по пьяни, кто сторчался, кого-то машина сбила — всякое бывает. Реально задумались об этом, когда вместо взрослых стали умирать подростки. Вообще на смерть взрослых людей всем похуй, власти начинают шевелиться только в том случае, если умирают дети. А тут — целый букет из суицидов и несчастных случаев.

А мне перед каждой смертью новый кошмар являлся, в котором я — жертва, а Ротти — охотник, идущий за мной.

Потом, где-то месяц спустя, это всё прекратилось — и Ротти насытился, и я с ним поладил. Ну как поладил — появился человек, научивший меня всему, что знаю теперь, но это уже потом. Как-нибудь расскажу об этом человеке. Хотя и сам не знаю, как он сейчас и где. Просто помню его имя, внешность, родину. И всё то, что он вложил в меня.

А сейчас Ротти снова голодный, я и правда давно его не кормил — месяца три с последней охоты прошло.

Треблинка — она на отшибе стоит, тот самый лагерь напоминает. Учитывая назначение для моих дел, это название подходит ей куда лучше чем унылое «Хмаровский изолятор временного содержания».

Это не совсем тюрьма, там к ней готовят, но город у нас немаленький, и таскают туда абсолютно рандомную погань. Ротти уже взрослый, может отделить дичь от грязи, даже имени говорить не надо: сам разберётся.

Моё дело — постоять чуть поодаль, подержаться за куриную косточку в кармане (ту самую, которую Альба так хотела съесть перед смертью), настроиться с духом на единую волну.

В желудке заныло, к горлу подступил комок, челюсти сводит — нашёл, занимается. Кто-то не доживёт до утра.

Аккуратно всё сделает: с виду — задержанный просто упал с койки на пол, шею себе свернул. Отсутствие души у покойного современная медицина не обнаружит.

— Сыт?

Мягкий, приятный ветер, с отголосками воя: довольный пёс, прямо вижу, как хвостом виляет, чуть ни ластится.

— Умница, Ротти, хороший. Ну что, идём?