Эхо теней и другие мистические истории

— Вихрево в Бурево переименуйте, так оно честнее сейчас. Предыдущий смотритель уже неделю как помер, а жаль, приятный малый. А раньше ко мне за поллитром бегал. Ну как раньше, чот месяц или как-то так. Плакался мне, что хочет уйти, а дальше ларька ни ногой — возьмёт на грудь, и снова домой, о делах начинает думать.

Я кивнул, тут же мотнул головой.

— Пока всё в порядке вещей. Что тебя напугало? Твой этот, — указал сигаретой на Вальдемара, — говорит, что ты сам просил поменяться.

Гришнак отвёл взгляд, закурил.

— Ты сам говорить не захочешь. Херово там, командир. Кореш первым сдох, смотритель ваш потом сдулся: изошёл на говно, талией — тоньше осиной.

Снова повисло молчание, нарушаемое редкими вздохами, разбавленное сизым дымом.

Я обдумываю его слова. Зная его, если он чего и рассказывает — это всегда по делу. Чётко, ясно, без недосказанностей.

Махнул рукой бесам, глаза закрыл.

«Призрак сдох, смотритель сдулся, значит. Говорить не захочу. Добрый Гришнак, сразу видно — в разведке работал при жизни, и как только до бутылки докатился? Не ценили твой талант, так хоть сейчас покрасоваться можешь».

Выдыхаю, закрываю лицо руками.

Формулировать вывод.

«Хорошо, что бы ты ни было. Плохо, но хорошо. Во-первых — ты слабая. Не Ты, а вот та ты, которая в подъезде. Слабая, потому что потенциал имеешь, а раскрыться до конца не можешь: говорить о себе напрямую запрещаешь, но косвенные описания отследить не способна. Далее — соответственно — до определённого предела влияешь на мысли. Кушаешь и наших и ваших, людей заставляешь истощаться, худеть».

— А как давно Виталик недоедать начал?

Гришнак затушил бычок о плитку, выпустил густое едкое облако.

— Да с тех пор, как к бутылочке присосался. Оно как-то всё вместе пошло у него. По всем фронтам плохо.

— А в подъезде ты сам когда последний раз был?

— Сижки там полтора месяца никто не стреляет. Вы-то где всё это время были? Вам маячили, между прочим.

— Где был, там и нужен, — я бросил бесу, возможно резче, чем следовало. — Не докладывали мне нифига, вот и не появлялся.

— Вам бы в театре играть, — Гришнак снова кивнул в сторону здания. — Вся публика вашей будет.

Я застыл, держа тлеющую сигарету у края губ. Медленно втянул дым, и ещё медленней выдохнул. Всего лишь несколько слов ни о чём, а сколько в них вложено.

«Вся публика моей будет. Обрадовал: не только Виталик, другие жители тоже».

Вообще, Солнце, просто зацени, в какой мы стране живём. Вот целый дом — в несколько подъездов, объёмый такой, большой, представляешь, да? Ну неоднократно же видела. Нарисовала его у себя там где-нибудь, да? Ну и там бабушки всякие, мамочки, дяди-тёти-алкаши-малолетки, студота-торчки-хикканы — любую шваль зарисуй, кто-нибудь да жить будет. Вот все эти бесценные герои нашего времени, которые рядом с тобой, рядом со мной — ходят, живут, что-то своё делают.

И все пропали, занифига. Дружно и только в одном доме, единомоментно. Не исчезли, а именно пропали, сгнили заживо и истлели. Так вот, что все они в этом доме пропали — это такое, херня случается. Комичность в том, что никто вообще не заметил.

Типа стоит себе такая обычная высотка. Только по ночам ни в одном окне света нет и по ту сторону дверей уже никого не водится.

Откуда такие выводы? Раз вся публика моя, то там только Даяна и неизвестность — больше мне сюда не к кому.

Мы докурили, я достал телефон: нужно сделать три звонка.

«— Здравствуй, милая. Позвони, пожалуйста, через полтора часа. Не забудь.

На том конце линии повисло молчание. Тяжело вздохнули, грустно усмехнулись.

— Помни: твоя грусть принадлежит мне. Никому не отдам.

— И я тебя люблю».

«— Эй-йоу, как ты чего там?

— Проснулся только. Что весёлый такой?

— Впиши в свои базы дом на Затейной 35.

— Затейная, Затейная... Это чуть дальше от центра, да? Ближе к набережной.

— Она самая.

— Хлебное местечко... Стоп, что? Весь дом сдаётся?

— Все четыре подъезда, пять этажей в каждом, ты не ослышался. Можешь уже искать квартирантов.

— Хера. Понял-принял, спасибо, чувак. Какую таксу просишь?

— Да от цен зависит, сам знаешь. А вообще 40%, пополам попилим.

— А хозяева что?

— Они сговорчивые.

Назар — мой знакомый риелтор, через которого я обычно и ищу квартирантов — на секунду провис. Потом хмыкнул.

— Ладно, как знаешь. Спасибо, обрадовал. Может, уже сегодня кого присмотрю.

— Давай, жду вестей».

«— Привет. Возьми пятерых, едь в Вихрево. Такси оплачу.

— Мамку свою оплатишь, мал ещё за меня проставляться. Куда ехать? С Вихрево проблемы?

— Кому я звоню, — смеюсь. — Да, всё ещё хуже, чем кажется.

— Ну, разумеется. Вспомнил бы ты ещё старика. Бывай, буду минут через двадцать. Крепкие или шустрые?

— Хер его, и таких, и таких парочку.

— Добро, малый. Будут».

Белую предупредил, риэлтора обрадовал, Прохора вызвал — вроде всё. Осталось дождаться подкрепления.

Так и сидим: я на лавочке, мелкий алкобес Вальдемар посасывает «Хмельницкое», стащил бутылку, ползёт к своему ларьку. Другой, постарше — Гришнак за ещё одной сижкой тянется. Рядом с нами — старая серая хрущовка. Оцарапанная литая дверь, сбитый порог, немного трещин вдоль стен. И задёрнутые занавесками окна.