Экипаж

В этот момент возле них резко затормозила крас­ная машина, приветственно посигналила и из нее вы­скочил бортинженер Игорь Скворцов.

—  Здорово, Валентин! Вот уж не думал! Ненароков расплылся в счастливой улыбке, расце­ловался с Игорем и повернулся к Але:

—  Алечка! Это мой старый товарищ, летали вме­сте... Игорь, знакомься, моя жена.

—  Алевтина Федоровна, — представилась Аля.

Поклонившись, Скворцов быстро и внимательно ог­лядел ее: красивая была жена у Ненарокова, ничего не скажешь...

—  А ты тоже? — Ненароков показал глазами на пассажирку «Жигулей».

—  Что ты! Ты смотри не накаркай... Это так... А ты опять в Москве? Перевелся?

—  Нет, я там же. На Алтае.- Слушай, а как Ва-сильич? Все серчает на меня?

—  Нет, — сочувственно сказал Скворцов. — Сна­чала ругался, а теперь просто молчит. Не вспоминает.

—  М-да... Ну все равно ты передай привет. Ладно? Скворцов кивнул, а Ненароков продолжал:

—  А мы в отпуск ездили... Показывал им Ленин­град. А теперь по Москве хотим погулять.

—  Так садись, покатаю вас, — после секундного колебания сказал Скворцов. — Нет проблем.

—  Спасибо, не получится, — с сожалением отка­зался Ненароков. — Еще билеты надо оформить, ба­гаж...

—  Ну смотри...

Мальчик все это время молчал, только застенчиво улыбался. Молчала и Аля. Скворцов уселся в машину, включил магнитофон со специальными автомобильны­ми колонками и уехал, увозя с собой громкую музыку.

—  Да, летали вместе. На «Ил-18-м». Отличный парень, — растроганно сказал Ненароков. А жена заметила неодобрительно:

—  Кобель высшей марки. Сразу видно.

— А командир отряда тогда был Тимченко Андрей Васильевич, — продолжал вспоминать Ненароков. — Замечательный человек.

Аля передернула плечами: эти лирические воспо­минания ее только раздражали.

Ненароковы сидели в стеклянном кафе и ели мо­роженое. Валентин переложил шарик из своей вазоч­ки к Алику.

—  Сиба, — с некоторым усилием сказал мальчик. Ненароков улыбнулся, спросил:

—  Ку?

—  Ку... Шо! — кивнул Алик. Мать в раздражении бросила в вазочку ложку, так что обрызгала и себя и мужа.

—  Да перестаньте вы на птичьем языке разгова­ривать! Словно как нерусские!.. Губишь ведь ребенка, губишь!

—   Ну ты чего, Аля? Я уверен: ему так лучше, удобнее. И не надо заставлять насильно... Вот ты при нем...

—  Завел, завел шарманку.» Кто бы знал, до чего мне тошно!

Игорь Скворцов и девушка, которую он подвез из аэропорта, пили кофе и слушали музыку. Комната у Скворцова была ухоженная, чистенькая и немножкопижонская: светильниками служили африканские маски с лампочками в глазницах и во рту, на сте­нах — какие-то панели из матового стекла, цент­ральное же место занимала «система» — магнитофон «Тандберг» с проигрывателем и разведенными по уг­лам стереоколонками.

Не вставая, Игорь повернул тумблер на сложном, чем-то похожем на его стол с приборами в кабине самолета пульте, и по стенам, вернее по панелям, забегали разноцветные блики, волны, радуги.

Игорь покрутил ручку, и музыка сменилась. За­звучал концерт Чайковского, а на потолке, вытесняя друг друга, стали появляться слайды с видами рус­ской природы: березовые голые рощи, скованные льдом реки, старые усадьбы среди сосен.

—  Потрясающе! — сказала девушка. Игорь улыбнулся.

—  Все сам. Вот этими руками.

—  Только почему на потолке? Шею сломаешь.

—  Я обычно лежа смотрю, — серьезно объяснил Игорь. — Лежа очень удобно.

Андрей Васильевич Тимченко тоже был дома: смот­рел рассеянно телевизор и разговаривал с дочкой.

—  Два зачета досрочно сдала, — рассказывала она. — Языкознание и фонетику.

— Замуж еще не вышла? — пошутил отец. — Все-таки три дня не виделись.

—  Пока что нет.

— А когда выйдешь, нам с матерью хоть сообщишь? Наташа улыбнулась, но как-то не очень весело.

—  Конечно, сообщу. Если рядом телефон будет. Отцу такой юмор не понравился, но он промолчал:

сам ведь завел разговор.

Вошла с кухни Анна Максимовна со стаканом мор­ковного сока в руках.

—  О чем беседовали? — спросила она с беспокой­ством.

—  Так... О жизни вообще. — Наташа встала. — Я пошла учиться.

Она взяла книгу, заложенную тетрадкой, и ушла к себе в комнату. Анна Максимовна поставила мор­ковный сок перед мужем.

—  А ну его к лешему, — взмолился Тимченко.

—  Надо. Это сплошной каротин. Очень хорошо для глаз... Ведь знаешь.

—  Каротин, карантин, — пробормотал Андрей Ва­сильевич, но сок выпил. А жена уже достала из-под журнального столика прибор, которым измеряют дав­ление, и стала оборачивать руку мужа повязкой.

—  Зачем? — вяло протестовал Тимченко. — Это-то зачем?.. Только смотреть мешаешь... Ну, сколько там настукало?

Жена улыбнулась: знала, что обязательно спросит.

—  Идеально. Сто двадцать на восемьдесят... Вот тебе Распутин, «Живи и помни». Это надо прочесть. Я очками заложила, где начинается.

.В спальне у Тимченко стояли рядышком две со­лидные, отсвечивающие полировкой кровати. Андрей Васильевич закрыл однотомник Распутина и потушил ночник.

— Андрюша, — сказала вдруг жена. Оказывается, она не спала — просто лежала с закрытыми глаза­ми. — Тебе Наталья что-нибудь говорила?

—  Вроде нет... А что? — встрепенулся Тимченко.