Эклектика (СИ)

— Глупости, — заявила она. — Лучше бы отвели их в Центры помощи, в них больше пользы, чем от музеев. Доброго дня!

Провожаемая возмущенными восклицаниями, Йонсу побрела по дорожкам сквера к дому. Голова болела. Полуэльфийка — ей нравилось напоминать себе о происхождении — морщилась от каждого громкого звука. Они мешали думать о случившемся. Например, что наваждение показало в этот раз? Привычный набор картинок: застывший под зимним дыханием залив, горы и человека, стоявшего напротив. Йонсу не знала его, но начинала ненавидеть. Ей не удавалось запомнить внешности незнакомца. Наваждение оставляло отпечаток безумных глаз, и только. Йонсу была уверена, что после десятков снов с ними, узнала бы хозяина за секунду. Если они существовали — глаза цвета безоблачного неба… Единственная ниточка, ведущая с потерянному прошлому, обрывалась в никуда.

Воздух пах лавандой, как и вчера, как позавчера…

Как ей все надоело!

Йонсу хотелось умчаться прочь из столицы, к холодным пикам северных гор, к зимней свежести, где ей бы продуло голову ветром. Выгнало бы глупости из головы. Анлос! Йонсу начинала ощущать ненависть к столице империи. Эти люди, правила, неизменность… В столице ничего не менялось. Никогда и ничто. Идиллия тянулась вечно, заставляя жителей растворяться в сладком безразличии. Безразличие… оно раздражало, как ничто другое. Йонсу с удовольствием бы переехала в любой другой город Мосант, но не могла. Наваждения прекращались только после сеансов в местном храме. Единственными путешествиями, которые Йонсу могла себе позволить, стали конные прогулки. Они даже вошли в привычку, в ранг каждодневного ритуала. Ей нравилось смотреть сверху на широкую зеленую долину реки Сёльвы, на берегу которой стоял Анлос, на далекий блеск южного моря, на западные горы, покрытые снегом, на восточный горный хребет с острыми шпилями вершин. Слушать хруст снега, журчание водопадов во льдах, завывание ветра в горах. Эти мелочи радовали ее больше новой одежды, туфель, заколок — что там еще любят столичные женщины? Жизнь научила ценить другое. Длинная жизнь, пострадавшая от бесчисленных войн.

Вечная вражда — так можно было охарактеризовать отношения между империей и королевством. Она началась еще в те незапамятные времена, когда первый кронпринц Хайленда погиб вместе с сыном и невесткой на просторах севера, и длилась по сей день. Тринадцать тысяч лет прошло с первой битвы. Война прерывалась на короткие перемирия, такие же, какое наступило сейчас — лживое, хрупкое, как стекло или лед. Они могли длиться день или два, иногда даже несколько часов, но это, последнее, отмерило девятнадцать лет. Девятнадцать лет — говорили, что перемирие станет миром. Йонсу Ливэйг не верила.

Когда Йонсу вышла за пределы города, цветы уже распустились: гладкие и махровые, растущие в соцветии и в гордом одиночестве. Голубой диск солнца заставлял гореть купола замка и полупрозрачные переходы, превращая Анлос в слепящее глаза великолепие. Даже камень, из которого он был сотворен, горел. Жара наступала: несмотря на то, что Йонсу была в тонкой рубашке из льна и бриджах, она ждала, когда же окунется в холод северных лесов, куда на протяжении девятнадцати лет звало сердце. Простудиться она не боялась. Болезни всегда обходили ее стороной. Над ней, казалось, с рождения сияло чье-то благословение.

Чистокровные эльфы жили две-три тысячи лет, однако их нынешние потомки не чета прародителям по силе. Сегодня судьба отмеряла им в два раза меньше. Люди — забвение всегда приходило к ним рано. Вампиры не выживали без воровства жизненных соков других рас. Майоминги жили дольше всех — до пяти тысяч и, наверное, поэтому закрылись в своих пещерах. Остальные народы не вершили судьбу мира, но бессмертием не владел никто. Вечная жизнь была дарована только тем, в чьих жилах тек незамутненный небесный свет — императорской семье. Их слуги получали в оплату за войну сеансы исцеления и омоложения. В наказание наступало забвение.

Конюшня находилась за пределами города, у самой реки. Опрятное здание из камня и древесины, с белеными стенами выходило воротами на мощеную дорогу, ведущей к ферме. Конюшню окружал сад из плодовых деревьев. Подойдя к ней, Йонсу открыла двустворчатые дверцы и вошла в помещение, пахнущее сеном и лошадьми. Вдоль стен располагались просторные стойла. Лошади, узнав полуэльфийку, которая была на конюшнях частой гостьей, высовывали головы над загородками в надежде на угощение. Йонсу поздоровалась с каждой. Дойдя до противоположного конца, она остановилась у стойла, над дверцей которого высунула свою гибкую шею Ники. Йонсу потрепала заплетенную в косу светлую гриву. Ей всегда нравился белый цвет. Он напоминал о чем-то, что стерли против воли.