Эклектика (СИ)

— Увы, нет. Не понимаю, как в пару слов можно вложить четкую идею. Мне больше по душе проза. Предпочитаю объемные книги, с ними приятнее проводить время. Можно сидеть у окна под стук дождя, переливы грома или завывание ветра с изредка мигающей лампой рядом, кружкой горячего шоколада с корицей, карандашом в руке, чтобы подчеркивать особо красивые места.

— Вы так поэтично рассказываете…

— Сам иногда пишу. Наиболее плодотворно пишется в кафе, подобных этому. Здесь кипит жизнь. Не получается писать в тишине, мысль тянется вслед за строками. Когда слушаешь случайные разговоры, начинаешь думать по-другому. Герои перенимают чужой стиль. Если сидеть взаперти, все они начинают говорить подобно автору. Поэтому приходится посещать людные места. Я не экстраверт, совсем нет. Человечество — мое вдохновение.

От резкого порыва ветра задребезжало окно.

— Кажется, будет метель, — тем же спокойным голосом сказал Бетельгейз. — Несильная.

— Ну, наконец-то! Люблю непогоду. Хоть такие приключения. В этом городе ничего, кроме метелей, не происходит, — пожаловалась Йонсу. — Сто лет рутины. Встаешь, пьешь кофе, чтобы проснуться, обходишь город и пытаешься занять себя оставшийся день. С горя начала рисовать, старые книги перечитала, а в новых столько жестокости, что не хочется открывать. Поэтому люблю непогоду: приходится спасать людей и отстраивать город. Чувствую себя полезной. Возможно, я немного эгоистична…

— Не думаю, что дело в этом. Вы бы допили шоколад. Опасности опасностями, а до дома можете не дойти. Еще пара минут, и мне придется вас провожать, чтобы не мучила совесть.

Йонсу упорно не замечала на лице собеседника ничего, кроме натренированной легкой улыбки. Чувства явно проходили мимо нового знакомого, что не могло не удивлять полуэльфийку, всю жизнь купавшуюся в мужском внимании. Это несколько уязвляло. Она откинулась на диван с кружкой в руке.

— Значит, Бетельгейз, — протянула Йонсу, хитро прищурившись. — Родом из Вселенной, интроверт, но любит людей, писатель, не уважающий стихи. Я узнаю что-нибудь еще?

— Если спросите, то да, — откликнулся Бетельгейз как ни в чем не бывало. Ливэйг сделала глоток. Что ж, можно поиграть и по чужим правилам. Она, забавляясь, склонила голову вбок. Свечение новогодних фонарей заблуждало по волосам, но Бетельгейз остался внешне глух и к этому. Йонсу сделала голос на полтона ниже:

— Что вы делаете в Палаире? Ищите вдохновение?

Он, как ни в чем не бывало, кивнул.

— Пленительный край. Снег, горы, океан. Что может быть лучше?

— Теплое море.

— Над ним не увидишь небесного сияния, и окна на юге по утрам не украшены морозом. Снежинки не танцуют в воздухе, ветви зимой — просто голые палки, а здесь на них лежит перина. И…

— Во всем-то вы видите красоту, — досадливо пробурчала Йонсу. «Кроме меня», — добавила она мысленно.

— И женский румянец, — ровно продолжил Бетельгейз, — белая россыпь на ресницах, горящие от счастья глаза, когда наконец наступило тепло. Мило растрепанные волосы после улицы. Разве это увидишь, предположим, на Рассветных островах или в Аливьен-иссе? Нет. Там своя прелесть, которая, увы, мне сейчас не нужна.

Бетельгейз вытащил из кармана два полумесяца вистов и повертел в пальцах. Йонсу залюбовалась ловким отточенным движением. Новый собеседник был таким полностью — собранным и продуманным до мельчайшей детали внешности. Даже расстегнутая на одну пуговицу рубашка смотрелась к месту.

— Там, откуда я родом, нет зимы, нет океана, мир неизменен и пуст. Он другой. Здесь я могу вас коснуться и почувствовать тепло, а там пальцы пройдут сквозь дымку девичьего волнения и только. Мой родной мир более… изящен, но и более беден. Вы не увидели бы там рассвета или заката, дождя или снега, но встретили бы воплощения радости, печали, скорби, гнева или любви. Мы сотканы из них и потому бедны. Слишком мало красок, чтобы получить достойную палитру. Я не встречал дома бескорыстия, воздержания, жалости, милосердия и сочувствия.

— Здесь это тоже редкость, — сказала озадаченная Йонсу. Из какого мира пришел ее новый знакомый? Есть ли планеты во Вселенной, похожие на описанные им?

— Считали бы сочувствие благодетелью, если бы каждый любил ближнего? Нет. Она бы обесценилась. Я пришел к этой мысли совсем недавно. Раньше считал по-другому.

— Я с вами не согласна, — твердо заявила Йонсу. Бетельгейз едва заметно пожал плечами, отчего каффа заиграла на свету. Красный, темно-синий и зеленые камни, которые до того не различались, ясно обозначили себя.

— Ваше право.

Молчание сменилось музыкой. Гулкий мужской голос пел о лунной реке под переливы гитары.

— Так и не ответили, под какой звездой родились, — в тон Бетельгейзу заметила полуэльфийка. Странный разговор продолжал волновать.

— А вы как думаете? — последовал вопрос. Йонсу озадачилась еще больше. Так следовало бы вести себя ей.

— Ну… на огненное трио вы не похожи. Слишком молчаливый.

— Пламя закончилось на моих родителях, — откликнулся Бетельгейз, ничем не показав обиды. — Свет. Моя сила — свет.

— Какой?