Эклектика (СИ)

Странное дело: дядя всецело полагался на мнение Сиенны и, тем не менее, не доверял ей ни капли. Он никогда не действовал сам. Это вызывало огромное количество вопросов, на которые дядя Альбиус не желал отвечать. Только однажды он шепнул племяннику на ухо: «Ответственность несет тот, кто принял решение, не исполнитель». Бетельгейз не совсем был согласен с этим утверждением, но возразить не мог. Он никогда не находил в себе сил говорить правду в лицо. Что будет чувствовать собеседник? Ни мама, ни дядя подобными размышлениями не страдали.

— Созидательница ничего не ответила.

— Отлично. Молчание — знак согласия.

— Дурак! — прикрикнула Сиенна. — Я не буду действовать вразрез с ее волей! Если богине придется не по нраву наш план, то можем смело прощаться с жизнями. Вспомни, сколько раз Созидательница вмешивалась в ход борьбы. Мы начнем действовать, когда все обсудим и услышим ее ответ. Не раньше! В твоей голове одна ересь, уверена, благословения мы не получим. Ты потомок Созидательницы и, тем не менее, ни разу не был в храме! Не знаешь, как молиться! Не постишься, не просишь отпустить грехи!

— Планы, — протянул дядя, пропустив мимо ушей все обвинения. — Планы строй со своим этим… — он кинул очередной обвиняющий взгляд на Бетельгейза. Полукровка понял, чье имя должно прозвучать. Отца. — Это у вас хорошо получается — планы строить. Вот что, здесь рядом, на другой стороне площади, если ты помнишь, находится императорский музей. Туда имеем право заходить только мы. Сочтешь это достаточно безопасным местом для обсуждения? Какая же ты неблагодарная, — без перехода сменил тему дядя. — Бетельгейз, ты знал, что твоя мать всегда была вздорной девчонкой? Раньше не проходило ни дня, чтобы я не защищал ее неимоверно раздутую гордость. Она никогда не умела держать язык за зубами. Я рисковал собой на дуэлях в ее честь. Чем она отблагодарила?

«Встречей с моим отцом, — закончил Бетельгейз давно выученную логическую цепочку. — Моим рождением. Ты ненавидишь нас обоих». И, все же, дядя был единственным, кто знал маленькую тайну его рождения. Остальные считали Бетти сыном почившего мужа принцессы. Альбиус отказался от семьи и выбрал карьеру главного чаоситта; мать вышла замуж в угоду родителям и отравила беднягу, не дожидаясь ночи соединения душ. О последнем никто не знал, и потому Бетельгейз считался уродом, но чарингхолльцем. Шею же матери обвивало ожерелье вдовы, которое носилось как военный трофей. Борьба всегда приходилась Сиенне по вкусу, она практиковалась в ней даже в повседневной жизни. Мама возмутилась:

— Свет тебя дери, Альби, тебе хватает совести такое говорить?

— Совести? — ухмыльнулся тот снова.

— Ты был таким самовлюбленным, втаптывал в грязь наших родственников ради удовольствия. Я ни при чем. Я повод, не причина.

— Никогда не доверяй этим коварным созданиям, Бетельгейз. Женщины. Ты даришь им свою душу, а они думают, как бы выгоднее ее использовать. Потом вовсе говорят, что ничего не получали. Ладно, хватит болтать. Пора навестить родственников.

С этими словами принц Альбиус Чарингхолле начал спускаться с лестницы к площади.

— Позер! — кинула вдогонку Сиенна.

Бетельгейз знал: королевскую кровь запрещалось смешивать. Испокон веков в Чарингхолле браки в династии заключались между собой. Мать и дядя предназначались друг другу, что не устраивало ни его, ни ее. Они нарушили старинные обычаи и готовились покуситься на нечто большее — законы.

Он знал и то, что не должен был рождаться. Отец посещал Чарингхолл всего один раз и оказался изгнан разгневанной богиней. Бетельгейз успел стать полноценным духом, но младшая сестра оказалась мертвым. Так пожелала Чаосин, и мама решила, что молитвы вернут благосклонность дальней родственницы. Бетти полагал, что Сиенна ошибается: он продолжал чувствовать себя лишним, ненужным. Да, тело нисколько не отличалось от туманного измерения вокруг, но внешность, душа…

Бетельгейз чувствовал родство только с кинжалом на молитвеннике храма. Говорили, что когда-то его выплавили из меча главного чаоситта потехи ради, символом вероломности и напоминанием о скоротечности жизни. Теперь меч лежал на плече Альбиуса Чарингхолле, пересекавшего площадь с изяществом леди. Как обманчива внешность: дядя с улыбкой мог обезглавить любого, на кого упал взор его или Сиенны. А с каким восторгом он бы казнил племянника! Тем самым исполнилось бы желание сотен чарингхолльцев. Чужак или урод — он не может стать королем в любом случае. Это понимали все, кроме Сиенны, и особенно сам Бетельгейз.